Суровая готика

— Нет, интеллигенция сельская! Естествоиспытатели безголовые, чтоб им… Ну, вырыли гроб, вскрыли — он пустой. Так фельдшер местный тут же диагноз поставил: вознесся! Слышал ты такое?

* * *

Прошкин слышал, по крайней мере, раз сто — еще в детстве. Когда в церковно — приходской школе читали рассказы про жития святых… Но чтобы не портить настроения начальнику, согласился, что ничего подобного места никогда раньше не имело — поэтому как действовать в такой ситуации, не предусмотрено ни в уголовном, ни в гражданском кодексе, ни в ведомственных инструкциях; но такой опытный специалист, как Владимир Митрофанович, в ситуации, конечно, разберется — с позиций научного материализма. А он, Прошкин, будет всемерно содействовать…

А разбираться было в чем. Действительно, поздним вечером — чтобы не тревожить зря сельскую общественность — из могилы Феофана извлекли гроб и притащили в клуб. Открыли. Тела Феофана в нем не было. Зато гроб был доверху наполнен изрезанной на мелкие полоски мануфактурой.

Не надо было специального лабораторного анализа, чтобы выявить — полоски образовались из шитой на заказ формы Александра Дмитриевича! Сашины хорошо подогнанные гимнастерки и форменные брюки, кожанки и шинели из не по уставу дорогого сукна искромсали портновскими ножницами на длинные лоскуты шириной в 3–5 сантиметров… Прошин и Корнев совершенно опешили, принялись восстанавливать нить событий той достопамятной ночи, с надеждой выяснить истину и хотя б немного успокоить местных товарищей.

Итак, Прокопьевка была местом дислокации центральной усадьбы колхоза «Красный пахарь». Еще в колхоз входило четыре хутора — бывшие кулацкие хозяйства. В одном из хуторов имелся большой двухэтажный каменный дом. По решению правления, для привлечения в колхоз квалифицированных кадров дом был переименован в «Общежитие работников культуры» и соответственно переоборудован. Хотя жили тут люди разные… даже с некоторых пор ставший полезным председателю спецпосленец Вадим Проклович Чагин (при постриге принявший имя Феофана). Так вот, вечером пользовавшийся в очаге сельской культуры значительным авторитетом Феофан принялся жаловаться на боли за грудиной, и агроном Дуденко повез его на мотоцикле в центральную усадьбу — в амбулаторию. Феофану вроде как полегчало от ветра и езды, и в помещение амбулатории он зашел самостоятельно. Но через несколько минут вышел — фельдшера не оказалось на месте. Теперь Дуденко повез его прямо в Н. — в областную клиническую больницу. По дороге — на перекрестке с Чаплинской трассой — им повстречался автомобиль, который направлялся, по счастливому совпадению, как раз в город. Конечно, в автомобиле почтенному Феофану, снова ставшему хвататься за грудь, было бы ехать гораздо комфортнее, чем на мотоцикле. Водитель автомобиля — новый инженер с Чаплинской насосной станции — охотно согласился довезти старика до больницы, и Дуденко вернулся в общежитие со спокойной душой. Нет, конечно, Дуденко не знал раньше этого инженера. Он из Чаплино знает от силы пять человек, и то со старого завода; стройка же насосной станции началась совсем недавно, и там каждый день новые люди появляются. А утром позвонил из амбулатории фельдшер, сообщил, что Феофан умер. Стояла сильная жара, похороны организовали в тот же день, гроб был закрытым…

Фельдшер амбулатории Кузьменко — известный в округе естествоиспытатель и натуралист — тоже старательно сообщил все, что знал. Даже больше. Заболевшего Феофана из общежития отвезли прямиком в Н. и сдали в НКВД. Ну, управление ГБ — это ж не принципиально! Он Феофана не лечил. Лечил беззащитного старика, скорее всего, так называемый фельдшер по фамилии Хомичев — то есть человек, далекий от медицины, как декабристы от народа. Результат всем присутствующим известен. Батюшка был человек крепкий и мог еще жить и жить при правильном естественнонаучном подходе. Вот то-то! А в амбулаторию его привезли из города — уже в гробу — какие-то незнакомые люди, представились сотрудниками НКВД, да, может, и ГБ — он не обозреватель политический, чтобы не путаться, а медик! В штатское были одеты. А зачем ему спрашивать документы — он, слава Богу, может еще сотрудника НКВД и без документов, по лицу узнать! Чем у них лица такие особенные? Суровые лица — вот что! Тем более эти люди передали Кузьменко нотариально заверенную копию заключения о смерти. Да, вот она. С какой стати ему было звонить Хомичеву? У Хомичева два диагноза на все случаи жизни — бытовая травма и простуда! Когда Николай Павлович ему позвонил и спросил, он, конечно, подтвердил — точнее, просто прочитал, что было написано в свидетельстве о смерти — а что другое он мог сказать?

Чтобы не волновать общественность и не порождать лишних слухов, той же ночью пустой гроб так же тихо закопали. Участники событий дали подписку о неразглашении. А озадаченные Прошкин и Корнев, свалив в холщовый мешок лоскутки одежды, отправились домой — анализировать.