Суринам

В ней были смешаны звуки разных языков и кровь разных рас — белые, черные, евреи, португальцы, прабабушка китаянка, которой было всего двенадцать, когда старик-креол увидел её на рынке в Парамарибо и купил у родителей за два мешка сахара, чтобы увезти на дальнюю плантацию у красной реки, куда ягуары приходили по вечерам пить тёмную воду. В ней были смешаны ненависть всех рабов и страх всех рабовладельцев, что были её семьей, и память о тех, других, берегах жила вдоль амстердамских каналов. Адри, впрочем, считала себя голландкой.

— Конечно, конечно, — охотно соглашался Илья, указывая на пачку голландского масла, с которой улыбалась круглолицая блондинка. — Не с тебя рисовали?

Но сейчас ему было всё равно. Он хотел быть с ней, в ней, и добавить свою кровь к той, иной, тёмной крови. Адри заметила его возбуждение и как бы случайно задела его там рукой.

— Вот, — она снова его потрогала, — это всё, что тебе от меня нужно.

— Да, — они часто играли в эту игру, и Илья знал свою роль, — это всё, что мне нужно. Только это. И всё.

Адри уже была сверху, тело вдоль тела, и он слышал шёпот её скользящих вниз губ:

— Белый угнетатель порабощённых народов, агент колониализма, подожди же, мы поднимемся на борьбу и тогда…

Илья подождал: он не возражал быть свергнутым и побеждённым. Илья знал: оно того стоит.

Время в комнате жило теперь отдельно от них, не смешиваясь с их дыханием и единым ритмом тел.

Потом они долго лежали рядом, не разговаривая и не касаясь друг друга. Было слышно, как на кухне урчит холодильник.

НЬЮ-ЙОРК 5

НЕГР, продавец часов, был на прежнем месте. Илья порадовался, что с ним ничего не случилось: тот не появлялся несколько недель.

Илья сидел в кафе на 14-й и ждал Антона. Антон опаздывал, что было странно: он всегда приходил вовремя. Илья, опаздывавший везде и всюду, не переставал этому удивляться.

Он заказал кофе и мафин с голубикой. Официант принёс разрезанный пополам горячий мафин, и Илья осторожно ел крошащееся тесто с ягодами внутри. Ягоды были безвкусные, как из резины, но он помнил кисловатую сочность настоящей голубики и наделял эти резиновые ягоды вкусом из своей памяти. Ему — для счастья — обычно хватало воспоминаний.

Они продолжали ходить в это кафе по субботам и ждать Роланда. Уже был октябрь, и они с Антоном приходили сюда каждую неделю и постепенно стали забывать, что приходят в ожидании Роланда. Встречи стали важными сами по себе.

Они говорили о книгах, что уже прочли, о книгах, что ещё не прочли, и о том, что было и в тех и в других. Иногда Антон спрашивал Илью про Адри: они никогда не виделись. Илья обещал как-нибудь её привести. Он хотел сделать это сегодня, но Адри должна была ехать в университет — работать над курсовой. Октябрь неумолимо кончался, и конец семестра, что в сентябре казался далёким, нестрашным, приближался удивительно быстро, словно каждый день теперь пролетал вдвое, нет, втрое скорее. Они расстались утром у Линкольн Центр, и Адри попрощалась с Ильёй до вечера, скользнув по его губам кончиком языка — как обещание.

Антон не появлялся. Илья почти уже съел мафин, и официант дважды доливал ему горький кофе. Он решил подождать ещё минут двадцать, а потом уйти. За окном субботний народ спешил, словно был понедельник. На улице рядом с негром толстый бородатый продавец книг принялся расставлять складные столы, чтобы разложить свой потрёпанный бумажный товар.

Илья любил покупать книги у уличных торговцев. Книги были растерзаны, зачитаны, и, принеся такую книгу домой, он никогда не начинал читать её сразу. Илья долго держал книгу, не раскрывая, как бы знакомясь с ней и её прежним владельцем. Затем он листал книгу, ища пометки, загнутые страницы, следы её прежней жизни. Книги — как женщины, всегда хранили следы тех, с кем были раньше.

Он часто покупал книги у Весли, худого испитого ирландца, который держал два шатких стола на углу Бродвея и 82-й, напротив Барнс&Нобл. Илья не мог понять, почему Весли выбрал именно это место — рядом с самым большим книжным магазином в Нью-Йорке. Но многие люди, выйдя из Барнс8сНобл, останавливались у хромых столов с потёртыми книгами и долго их листали. Илья был одним из таких.

Весли книг не читал и редко мог сказать о них что-то внятное. Весли раскладывал свой товар не по темам и жанрам, а по размерам. Цена соответствовала размеру книги и её состоянию. Содержание и автор не являлись ценообразующими факторами. Когда Илья нашёл — под истрёпанным Кальдероном и полуразорванным Гришемом — маленькую, почти новую книгу о сантерии, всё, что Весли мог ему сказать, было достаточно туманно:

— Это про всякие кубинские штуки, понимаешь? Это про их кубинские штуки. Как они там, на Кубе, понимаешь? Ты знаешь, про что я?

Илья знал. Он знал, что сантерия была смесью привезённого из Африки вуду и навязанного испанцами католицизма. Но он знал мало и решил купить книгу.

Весли показал на обложку и сказал:

— Практически новая. Новая книга. Её до тебя уже спрашивали. Но тебе я отдам за десятку.