— Бросьте думать о пустяках, — точно угадывая её мысли, сказал Тацухико, — сегодня вы должны забыть о своих кухонных делах!
Он захлопнул за ней дверцу.
— Везите меня на станцию, — сказала Сумико пьяным голосом.
— Послушайте, оку-сан. Раз уж мы заправились, давайте махнём в Иокогаму. За сорок минут доберёмся.
— Нет! Ни за что… Мне… нужно домой.
— Вот. На моих ровно четыре. Обещаю: к половине шестого будем обратно. Идёт?..
Парень действовал решительно, не давая Сумико опомниться. Она на мгновение задумалась. Перед ней всплыл Кэйдзо, сидящий на веранде под клеткой со скворцом и подстригающий ногти на ногах.
— Только ровно в половине шестого. Не подводите меня.
Почему бы ей в самом деле немного не прогуляться? Почему не совершить небольшое путешествие? Что в этом плохого? Она же не изменяет Кэйдзо. Потом он сам виноват, зачем притащил эту проклятую птицу? Птица ему дороже жены!
Сумико уже не сомневалась в своей правоте.
Удивительный народ — женщины. Всему они находят оправдание. Любому своему поступку, вопреки логике, вопреки очевидности.
По шоссе Токио — Иокогама машины шли в несколько рядов. Но Тацухико так ловко вёл свою малолитражку, что один за другим обходил все грузовики.
— Тридцать минут! Рекордная скорость! Ио-ко-га-ма!!! Ай да я!
— В скромности вас не упрекнёшь, — сказала Сумико.
Парень чем-то ей нравился. Нравилась его самоуверенность, ловкость, с какой он правил машиной, нравилось и чувство опьянения.
— Вам нравится здесь?
— Очень…
— В таком случае требую награды… останьтесь со мной до девяти… ладно?.. — Тацухико настойчиво добивался своего.
— Не могу…
Говоря «не могу», Сумико чувствовала, что вот-вот уступит его настойчивости, и даже испытывала приятное волнение от того, что уступит ему.
В Иокогаме Тацухико погнал машину в сторону иностранного кладбища. Местность была малонаселённой. Кое-где попадались небольшие коттеджи.
Весь горизонт являл величественное зрелище заката. Тацухико неспроста привёз сюда Сумико. Он знал, чем пленить сердце женщины.
Довольный собой, напевая что-то себе под нос, он направил машину на гребень холма, откуда сразу как на ладони открывалась широкая панорама вечернего порта.
«Пора начинать», — подумал вслух Тацухико.
— Что?.. Вы что-то сказали?.. — спросила Сумико, облокотившись на спинку сиденья и блаженно закрыв глаза.
— Я вас люблю… блю… блю… — произнёс знакомый вкрадчивый голос.
Сумико открыла глаза и вдруг громко расхохоталась, вспомнив, кому принадлежал этот голос.
— Ну и шутник вы!.. А ну-ка, остановите машину, я выйду…
Тацухико произнёс эти слова так, как утром произнёс их скворец.
Всё очарование вмиг исчезло. Сумико совершенно отрезвела.
— Сейчас же остановите, не то я закричу!
— Что с вами… в чём дело? — недоумевал Тацухико.
— Вы, кажется, меня не за ту приняли! — с ударением произнесла Сумико. — Я замужняя женщина. Ясно вам? Замужняя!..
Тацухико довёз Сумико до вокзала. Там она села в электричку и через час уже подходила к своему дому.
В окнах горел свет. Увидев свой дом, Сумико так обрадовалась, точно разлука длилась годы.
Кэйдзо был дома. Забыв про утреннюю ссору, он как ни в чём не бывало сидел на веранде и возился со своим скворцом.
— Где ты была так долго? Я умираю от голода!
— Ох, устала. Сейчас что-нибудь приготовлю…
— Почему ты не говоришь, где была?.. Прихожу — дом пуст, двери настежь…
— Ох, прости… я была у подруги… Но у меня такое чувство, будто я вернулась из кругосветного путешествия. Не сердись на меня за утро… давай купим скворца…
Войдя в кухню, Сумико вновь обрадовалась, словно в самом деле вернулась из долгого и далёкого путешествия.
НОВЕЛЛА ДЕВЯТАЯ
— Поймите, разве вы одна?.. У многих женщин такое же горе, — говорила с улыбкой госпожа Сидзуэ Эдзаки посетительнице, немолодой женщине.
Разговор происходил в конторе «Советы женщинам» на улице Тамаги-мати в Токио. Лучи заходящего солнца освещали стену, где висела в скромной рамке Сикстинская мадонна.
Два раза в неделю, по вторникам и субботам, госпожа Сидзуэ, известная своими газетными и журнальными статьями по женским вопросам, принимала здесь посетительниц.
Приходили женщины со всех концов города — каким-то чудом они узнавали о существовании конторы. Большей частью это были жёны пьяниц и гуляк, но приходили иногда и молоденькие женщины, недавно вышедшие замуж, с жалобами на свекровь, а также матери, брошенные детьми.
Госпожа Эдзаки выслушивала посетительниц, вертя в руках карандаш.
Ей почти всегда казалось, что женщины сами виноваты в своих несчастьях, но вслух она, разумеется этого не высказывала а старалась чем-нибудь их утешить.
Госпожа Сидзуэ давно уже пришла к выводу, что женщины приходят вовсе не ради её советов, а просто поговорить, поделиться горем, излить душу. Поплакав вволю, они утирали слёзы и уходили, казалось, с облегчённым сердцем. Так что советы госпожи Сидзуэ практически никакой пользы не приносили. Но госпожа Сидзуэ нисколько этим не смущалась. Она, как некоторые психиатры со своими пациентами, просто давала посетительницам выговориться.