Супостат

— Не сомневайтесь, Клим Пантелеевич. Я ведь и сам грешен, — он опустил в смущении глаза, — некоторые мои стихи печатались у нас в «Петроградском листке».

— О, тогда можно не сомневаться в вашем успехе. Тем не менее у вас возникнут затраты на извозчиков, таксомоторы, презенты… — Ардашев достал портмоне и выудил из пачки банкнот «красненькую». — Вот, извольте принять.

— Нет-нет, ну что вы? Зачем это? Не стоит, — робко сопротивлялся газетчик.

— Берите-берите, — настаивал статский советник, — раз уж мы решили участвовать в расследовании вместе, то и затраты должны быть общие. Вы теряете время, а я — деньги. Все честно, все по-партнерски.

— Я, право, не знаю, как и быть…

— А тут и думать нечего, Аристарх Виссарионович, — решительно проговорил статский советник, — это, если хотите, мое условие.

— Хорошо, — пожал плечами Померанцев, пряча десятку в карман, — как скажете, патрон.

— Патрон? Уж не слишком ли вы высокого мнения о моей особе? — иронически заметил Ардашев.

— Посчитал бы за честь вас так величать.

— А впрочем, как вам будет угодно. Только попрошу не тянуть с моим поручением. Боюсь, что мадам Вяземская — не последняя жертва маниака. — Ардашев вынул кожаную визитницу, извлек маленький прямоугольник плотной бумаги и, протянув репортеру, сказал: — Здесь указан мой домашний адрес и телефон. Как только накопаете что-нибудь интересное — звоните.

— Премного благодарен, — бережно убирая карточку во внутренний карман, проговорил журналист. — Я начну заниматься этим делом с завтрашнего дня.

— Прекрасно. Стало быть, договорились. Что ж, тогда позвольте откланяться.

— Всего доброго, патрон. Очень рад, что нас свела судьба. До свидания, — слегка поднял головной убор Померанцев.

— Честь имею, сударь, честь имею, — попрощался Клим Пантелеевич и, выбрасывая вперед трость, направился к бирже таксомоторов.

Забравшись под брезентовую крышу «Рено», Ардашев вновь открыл коробочку с надписью «Георг Ландрин» и наградил себя леденцом. Выпавший снег застелил землю белой простыней. Солнце еще не спряталось за горизонт, и на улицах было полным-полно фланирующих парочек. Для статского советника день сложился удачно, но было нелишним подытожить весь ход расследования.

«Итак, совершенно ясно, что преступник расправляется с женщинами одного и того же модного ателье. Можно предположить, что и первое нападение на модистку, и убийство мадам Вяземской совершил некий злоумышленник, который считает себя поэтом, и, скорее всего, гениальным. Таким людям известность нужна, как воздух. И добиться ее они постараются любой ценой. Отсюда эти странные сокращенные стихотворные строчки на стене доходного дома на Гороховой и «морок изведет порок» на Болотной. Несомненно, злодей был хорошо осведомлен о жертвах. Вполне возможно, он наблюдал за ними. Положим, ехать в карете за белошвейкой труда не составило. Отпустив возницу, он пошел за ней следом, напал на нее, усыпил и изувечил. Завидев дворника — сбежал. Позже пробрался к дому и оставил там надпись. А вот что касается Вяземской, то здесь не все так просто. Убийца караулил ее на улице. Собственно, он мог ее и не дождаться. Тогда, очевидно, злоумышленник попытался бы подняться наверх. Но в таком случае он неизбежно бы столкнулся не только с дворником, но и со швейцаром. И уж они наверняка описали бы полиции его словесный портрет. А может, так и есть? Хорошо бы поговорить с Игнатьевым, выяснить, что ему известно. К сожалению, пока для этого нет повода. Что ж, тогда не стоит торопиться. Посмотрим, что отыщет мой новый помощник».

Увидев ларек с надписью «Свежая пресса», Ардашев остановил такси и скупил по одному экземпляру все газеты и журналы, которые там продавались. Получилась увесистая стопка, и приказчику пришлось связывать их бечевкой.

Автомобиль то и дело заносило на поворотах, но автомедон был опытен. Он проворно выкручивал руль, и машина вновь обретала устойчивость и двигалась в нужном направлении. Статский советник смотрел по сторонам и находил в тихом зимнем вечере успокоение. Окна доходных домов уже зажглись электрическим светом, а в некоторых, куда еще не вернулись жильцы, горели лампадки. И в одном из них сквозь занавеску пробивал золотой угол иконы. От этой картины веяло теплом и домашним уютом.

Доехав наконец до дома, Клим Пантелеевич рассчитался с водителем, но последний, вероятно, из чувства благодарности за солидные чаевые, вызвался донести газетно-журнальную ношу до квартиры. Ардашев не возражал.

А в квартире, судя по щекотавшим желудок Клима Пантелеевича запахам, ужин был только что приготовлен. Горничная, облаченная в белый передник, накрывала на стол. За ней неусыпно наблюдали два кота: Малыш и Леон. Они следовали за горничной по пятам. Их не покидала надежда, что с тарелок, громоздящихся на подносе, нет-нет да и упадет кусок чего-то вкусного, что непонятным и таинственным ароматом дразнило их кошачьи нервы и носы.