Супервольф

Вечером в доме культуры собрались местные большие чины. Я никак не мог решить, чем можно было бы привлечь внимание этих господ. Меня смущали их наряды. Это были одеяния такого сорта, что спрятать в них что-то серьезное и увесистое — золотые портсигары, например, брильянтовые броши или на худой конец толстенные бумажники, — было просто невозможно. Расчески, уложенные в нагрудные карманы гимнастерок, выпирали так, что не надо быть провидцем, чтобы обнаружить их там, а лазить по полевым сумкам и искать там какие-нибудь документы, было смертельно опасно. Я сразу уловил этот нюанс и тогда, и в последующем всеми силами старался держаться подальше от всякого рода бумаг. Можно было отправиться на поиски советских значков, но, поверите, я в жизни не видал ни одного советского значка. Хвала Создателю Сима где-то отыскала значок ворошиловского стрелка, и я вволю полюбовался на него. Волновался невероятно — от успеха или неуспеха зависело мое будущее. Мое волнение передалось Симе, но все прошло неплохо — несмотря на долгий перерыв, я ничего не забыл. Я нашел значок, по требованию комиссии отыскал чьи-то очки, затем отгадывал сквозь запечатанные конверты адреса и цифры. Меня смущало отсутствие аплодисментов — обескураженные зрители во все глаза наблюдали за мной, изредка перешептывались. Под конец я совсем обессилел. Сима догадалась подать мне стакан воды. Я залпом выпил его, и в этот момент в зале дружно зааплодировали.

Я не мог понять, что означали эти аплодисменты и почему они раздались именно сейчас? Агитаторам понравилось, как я пил воду?

Наконец, после долгой тягостной паузы, приступили к обсуждению. Директор Дома культуры, приехавший из Гомеля, прямо заявил, что я задал им непростую задачку, что явление это — необычное. Такого он никогда не видывал. Выступление следует признать интересным, однако вот то ему хотелось бы знать — есть ли всему этому научное объяснение или это лишь хитрое трюкачество?

Тут поднялся секретарь ихней главной партии и начал скандалить.

— Здесь развели какую-то идеалистическую антимонию, — заявил он. — Преклоняются перед кривляньем жалкого эпилептика! Марксистский подход к искусству не допускает никакого мистического шарлатанства, а требует непримиримой борьбы за классовую чистоту советской эстрады!

Спас меня товарищ Прокопюк. Он выступил веско, с уверенностью инструктора, присланного ЦК, и умеющего побивать любые демагогические доводы. По его словам выходило, что я — человек удивительных способностей, редкое и малоизученное явление природы. Он обратил внимание присутствующих на бледность моего лица, нервную дрожь и запинающуюся речь.

— Это же типичный транс с помрачением сознания и экстазом! У нас на Руси, — добавил значительно товарищ Прокопюк, — в древние века юродивые пользовались большим уважением. Они нередко являлись гласом эксплуатируемых масс. В народе их чтили, им верили. Лучшие представители угнетаемого класса утверждали, что они обладают даром прорицать будущее…

— Это кого вы считаете лучшими представителями эксплуатируемых масс? — ехидно спросил секретарь. — Уж не безграмотных ли бабок?..

— Нет, — возразил товарищ Прокопюк. — Я имею в виду Белинского, а также Герцена, разбудившего декабристов. Я имею в виду тех, кто сочинял песни о невыносимой жизни угнетенных классов, — и он громко пропел. — «Богатый выбрал да постылый, ей не видать уж светлых дней».

— Это демагогия! — решительно заявил секретарь.

Я уже подумал: прощай мечта о честном труде! Но вдруг оказалось, что большинство членов комиссии вовсе не испугались местного начальника и все разом накинулись на него, обвинив горлохвата в голословных обвинениях и в «некомпетентности». Не знаю, чего больше испугался секретарь, гостей из Минска или «некомпетентности», ведь ему никогда не приходилось слышать это слово. От него явственно несло «двурушничеством» или, что еще хуже, «скрытым пособничеством классовому врагу»? На всякий случай он согласился с предложением Прокопюка.

— Пусть товарищ Мессинг выступит на показательном концерте, а мы понаблюдаем за реакцией публики. Если его выступление будет успешно и принесет пользу нашему делу — тогда ладно. Только я настаиваю, чтобы товарищ Мессинг отыскивал какие-то полезные в политическом отношении предметы, например, брошюры, разъясняющие смысл новых преобразований, книги, пропагандирующие необходимость смычки рабочего класса и колхозного крестьянства. Неплохо, чтобы он работал под каким-нибудь доходчивым лозунгом.

Члены комиссии согласились — это дельное предложение. Возразили только против выкрикивания во время представления лозунгов — это может отвлечь меня от главной цели: пропаганды достижения советских медиков, с успехом овладевающих тайнами человеческой психики.

Я слушал и изумлялся. Чем дальше, тем все более тревожней становилось на душе, однако первое официальное выступление на новой родине, которое состоялось в Бресте, в клубе текстильщиков, сняло все сомнения. Я запомнил его на всю жизнь — более благодарных зрителей мне до той поры встречать не приходилось.