Супервольф

Неотвратимая перспектива нашего скорого сотрудничества оглушила меня. Единственное, чем я мог ответить дрессировщику экстрасенсов и телепатов, было покаяние и готовность услужить. Домогательства Вилли ни чему не научили простодушного Мессинга, это был грех, однако именно с помощью греха мне удалось разбудить строптивость.

Я членораздельно и громко выговорил про себя.

«Ни-ког-да!»

По-видимому, до него дошло. Ухмылка полиняла, нарком посерьезнел.

Вслух я спросил.

— Вы хотели что-то сказать?

— Хотел и сказал, — подтвердил Берия. — Я гляжу, ви большой хитрец, Мессинг?

— Это вы хитрец, товарищ нарком! — возразил я. — Куда мне до вас.

Берия внезапно посуровел.

— Не дерзите. Подготовьтесь. Возможно, вам завтра предстоит встреча с самим…

Он не удержался от кивка в сторону портрета, висевшего над столом.

Я никак не прореагировал на его жест. Нарком встал из-за стола, приблизился к окну и уже оттуда, разглядывая через стекло мрачноватую улицу Дзержинского, посоветовал.

— Мессинг, нам лучше держаться вместе. С моей поддержкой далеко пойдешь.

В попытке отвести беду и в силу присущей мне еврейской изворотливости, я согласился.

— Возможно и так. К сожалению, в начале своей творческой карьеры я дал слово, никогда не вступать на государственную службу, тем более иметь дело с секретными органами. Я дал клятву, что ни в коем случае не буду сообщать кому бы то ни было то, что мне удалось угадать во внутренней речи того или иного господина.

— Не ви первий, не ви последний.

— Возможно, но иначе меня лишат дара, а следовательно, и куска хлеба.

— Кто лишит? Назовите имена.

— Небеса. Точнее Адонаи, Элохим, Аллах, одним словом Создатель.

— Это поповшина самого черносотенного толка, — возразил нарком. — Ми отметаем ее с порога.

— Я полностью согласен с вами. К религиозным предрассудкам у меня отношение самое научное.

Он подозрительно глянул на меня, затем пожал плечами.

— Это ваша окончателная позиция? Что ж, это ваш вибор. Тогда ответте на вопрос, кто может дат гарантию, что ви не восползуетес своим даром во вред партии и государству?

— Есть такой человек.

— Кто же он.

Я промолчал.

Нарком не стал настаивать.

Я рискнул взять инициативу на себя.

— Я есть очень благодарен, если вы, Лаврентий Павлович, просветите меня, что именно хотят услышать от меня? Сами понимаете, в свете развернувшихся событий в Европе мнение какого-то Мессинга мало что значит. Я удивляюсь, зачем партии и правительству понадобилось знать о моих встречах с Адди Шикльгрубером? Какое отношение попытки Гитлера переметнуться с баррикады на баррикаду, стрельба по фрейкоровцам, умение заворожить людей своими речами или его острое желание заглянуть за горизонт, может иметь к катастрофическому разгрому Франции?

Нарком снял пенсне, протер стеклышки, потом водрузил их на переносицу и остро глянул на меня.

— Отказываясь сотрудничат, ви обращаетесь с просбой?

— Именно так, Лаврентий Павлович. Вы знаете, я не враг.

— Скорее, попутчик, — уточнил Берия.

— Даже если и так, ничто не мешает мне стать полноценным союзником.

Берия хмыкнул и примиряюще всплеснул руками.

— Не будем мелочны, Мессинг. От вас как от человека, лично общавшегося с главой германского государства, хотят услышать, каким образом… Или так, что помогло немецким войскам так молниеносно достичь Парижа? Иними словами, почему Франция пала? Что это, трюк? Удача? Или в руки фашистов попало неизвестное оружие, о котором мы ничего не знаем?

— Я не специалист по такого рода вопросам.

— Кто будет решат, специалист Мессинг или не специалист?! Ви или ми? Мой совет, не надо напирать на непобедимость Германии, мы тут тоже не лаптем ши хлебаем.

— Что мы хлебаем? — не понял я.

— Ши, ши, — поморщился нарком. — Суп такой, с капустой.

Я удивленно выдохнул.

— Не пробовал.

— И не советую, — его даже передернуло от отвращения. — Постарайтесь отвечат кратко, ясно, по существу. Не надо врат, все равно мы все о вас знаем, но и ссылатся на незнание тоже не надо. Отвечайте так — пуст толко сунутся, мы дадим им по зубам.

* * *

Немного больше мне удалось вытянуть из Финка.

Картина вырисовывалась самая безрадостная. На фоне провальной войны с Финляндией, успехи немцев выглядели до оторопи пугающими. Не только у высшего руководства, но и в армии, в головах представителей рабочего класса и колхозного крестьянства зародилась мысль — здесь что-то не так. Конечно, ни о какой мистике в круге первом и речи не было. Догадка сводилась к мнению, что у Гитлера появилось какое-то мощное, воздействующее на психику оружие. Этот вопрос в секретнейшем порядке активно дебатировался в военных и политических сферах. Чем иначе объяснить тот факт, что французы, даже не пытаясь принять бой, сдавались дивизиями. «Сам» не очень-то доверял подобным спекуляциям, однако будучи когда-то знаком с Гурджиевым не мог сбросить со счетов возможность некоего подспорья фашистам со стороны неизвестных науке, скрытых завесой тайны сил.