Супервольф

Я растерялся. С таким индуктором мне еще не приходилось работать, тем более демонстрировать психологические опыты с оглядкой на письменные показания свидетелей. Обращаясь к породившему меня небу я взмолился — пусть кто-нибудь объяснить, кем является этот въедливый и напористый кавказец и какой пост он занимает? Я вновь с надеждой глянул на белого как лист бумаги Пономаренко. Тот отвел глаза. Следом меня с головой накрыла волна страха, плеснувшая со стороны всех присутствующих в зале.

Если вы полагаете, что этот страх выражался постукиванием зубов или выступившим холодным потом на лбах, ошибаетесь. Их страх назывался иначе. На общепонятном языке его можно обозначить как «ответственность». Это один из самых коварных «измов», который только можно выдумать себе на погибель. Поддаваться ему, значило окончательно погубить себя. Это я проверил на себе. Эта «сть», как, впрочем и «принципиальность», предполагает, что ее носитель изначально кому-то что-то должен. Более того, несчастный чаще всего испытывает головокружащую радость оттого, что допустил эту ядовитую жидкость в свое сердце. Отравленный «ответственностью», он полагает, что ему доверили принять участие в каком-то великом и благородном деле. Его страх — это страх радостный, сходный с энтузиазмом, но от этого он не становится менее страхом.

Лазарь Каганович, например, мыслил гулко и отчетливо. Его голова гудела как небольших размеров колокол от распиравшего его восхищения изобретательностью вождя. Что да, то да, соглашался он, и напористо выражал готовность оправдать великую честь, оказанную ему товарищем Сталиным, пригласившим его на выступление заезжего гипнотизера. Вождь обязан постоянно проверять тайные мысли руководства страны, и это правильно! Настоящий момент требует от всех предельной искренности и деловитости. Ему нечего скрывать и незачем двурушничать! Но каков Мессинг?! Каков прохвост!! Та еще штучка! Если хочешь знать мои мысли, вот они!!

Всякие иные домыслы он изо все сил гнал из своей достаточно толковой головы.

Героический Клим Ворошилов — этого я узнал по газетным фотографиям — по привычке мысленно крестился — «пронеси меня нечистая»!

Вячеслав Молотов лихорадочно прикидывал, не заранее ли был подготовлен этот спектакль и кого хозяин на самом деле метит в индукторы? Не сговорился ли он с кавказским гаденышем, и этот специалист по «истории партийных организаций на Кавказе» исключительно для отвода глаз ваньку валяет? Если да, кто тот двурушник, чьи мысли Коба решил проверить таким подлым методом? Этот буржуазный спец потом напишет отчет, а ты потом доказывай, что ни о чем таком не думал!

С высоты четырнадцатого этажа с гордостью за нашу страну заявляю — Черчилль не ошибся в Молотове. Народный комиссар иностранных дел умел находить выход из любой, даже самой безнадежной, ситуации. Он предложил пригласить на роль индуктора сестру-хозяйку Валеньку Истомину.

Это предложение собравшиеся на даче члены Центрального комитета встретили на «ура»!

Пригласили Истомину.

Я попробовал поработать с ней, однако сразу наткнулся на ту же непробиваемо-глухую стену. Ей была непонятна цель развлечения, устроенного хозяином, поэтому она всеми силами старалась думать о чем угодно — о наличии чистого белья, об отправке грязного в стирку, — только не о спрятанном предмете. В хаосе ее заботливых и хлопотливых мыслей, я уловил все тот же отягощающий совесть груз «ответственности». Эта милая и скромная женщина никак не могла забыть о долге.

Приятно удивил присутствовавший в комнате совсем молоденький, с пухленьким личиком партработник. (Позже мне шепнули — Маленков, Георгий Максимилианович, сталинский протеже). Он с предельной проницательностью оценил ситуацию и искренне переживал за своих старших товарищей, за их неуместную в присутствии вождя подозрительность, за их колебания в проведении в жизнь линии партии о доскональном изучении мыслей всех сотрудников центрального аппарата. Георгий Максимилианович рвался в бой, но как опытный кадровик, к тому же наученный горьким опытом своего бывшего начальника Ежова, сдерживал себя, считая, что пока ему не по рангу высовываться из сплоченных рядов членов ленинской партии. Если товарищ Сталин поручит ему роль индуктора, он охотно пожертвует собой, но высовываться с не обговоренной заранее инициативой — это грубое нарушение неписанных правил поведения члена ЦК. Тем более что Георгий Максимилианович был искренне уверен — смысл выступления заграничного работника в очередной проверке молодого и не по чину хваткого Лаврентия. По заслугам ли кавказский выдвиженец сделал такую стремительную карьеру?

Даже мой покровитель и импресарио Пономаренко не был свободен от такого рода размышлений — как отнесется хозяин к словам не сдержанного на язык местечкового болтуна насчет его решительности и прямолинейности?