Супермодель в лучах смерти

— О! — захлопала в ладоши гречанка. — У меня есть шанс стать твоей третьей круизной дамой!

Граф решил не отвечать на глупое предположение. Он приподнялся, схватил Антигони за шею и привлек к себе. Она не сопротивлялась, но и не ответила на поцелуй.

— Какое счастье, что ты меня слегка ревнуешь, это дает надежду на возникновение более сильных чувств.

Антигони вырвалась из его рук.

— Я ревную? Не забывай, мы с тобой объединились для предотвращения международного преступления! Подумай лучше о Любе, которая льет слезы в моей квартире, вспоминая о тебе.

Павел снова попробовал приласкать Антигони.

— С Любой у меня никаких отношений, кроме дружеских, не было. И теперь я понимаю почему.

Такой поворот разговора заинтриговал гречанку. Она легла рядом и почти в упор следила за глазами графа.

— Люба — девушка, замечательная своей непосредственностью. На этом ее достоинства и заканчиваются. Многие, возможно, готовы пользоваться этим качеством. Меня же оно смущало.

Как можно обижать несмышленую девчонку, откликающуюся на любое проявление ласки и заботы!

Судьба сама столкнула вас. Но в моем сознании, когда я думал о Любе, возникала ты. С таким же по-детски полураскрытым, наивным ртом, замечательно любопытным носом, зажигательным смехом. Но в твоих глазах я обнаружил целый мир переживаний. Ты — волевая и беззащитная, независимая и покорная. Ты…

— Хватит! — перебила его Антигони. — Ты мне тоже нравишься. Я не люблю русских. Вернее, советских. Мне в детстве пришлось много страдать в России. Но, граф, ты действительно из дамских романов или придумал себя сам?

— Я не граф, — вздохнул Павел.

— О…

— Да, представь себе, — вдруг посерьезнел Павел. — Я тоже, как и ты, сотрудник российских спецслужб. Графом меня когда-то сделали в КГБ. Сейчас с этим покончено. Но мой долг не просто отомстить Маркелову, а доказать криминальную сущность его деятельности. Ты — единственная, кому я признался в этом. Потому что влюблен, потому что, играя всю жизнь чужую роль, мечтаешь о человеке, для которого в твоей душе не будет ни загадок, ни тайн, ни лжи.

— Как здорово, что ты не граф! В твоих жилах течет нормальная кровь?

— Можешь проверить…

— И нет аристократических родственников с наследствами?

— Ни одного. Даже родителей.

— Ты — простой мужик?

— Да. Парень из шахтерского городка Прокопьевска.

— Павел… я тебя люблю! — Антигони продолжала смотреть на него в упор. — Только оставайся навсегда графом. Не для окружающих, для меня.

Он вместо ответа поцеловал ее в губы. Антигони рассмеялась счастливым смехом, привстала. Павел, не желая ее отпускать, поднялся на колени. В этот момент корабль резко задрал нос, и граф кубарем полетел с кровати.

Антигони вцепилась в матрас и удержалась от падения. Павел сильно ударился головой. Но ничто не могло его усмирить. Он встал и бросился на постель. Антигони смеялась, гладила его по ушибленной голове, а он с восторгом целовал ее желанное тело, стремясь поскорее его обнажить.

Шторм обрушился на корабль с новым неистовством. Качка усилилась. Но Павел абсолютно не ощущал приступов морской болезни. Наоборот, он почувствовал, что слился со стихией. Мощные порывы ветра рождали в нем страстную, сметающую все на своем пути сексуальную силу, противостоять которой было бессмысленно.

Антигони, чувствуя это, поступила так же, как мудрый капитан Папас, — легла в затяжной дрейф. Позволила Павлу царить над ее телом, заботясь лишь о том, чтобы уже вдвоем не слететь с постели на пол.

Для Павла существовало всего две реальности — буря в душе и шторм за окном. Он чувствовал себя первобытном мужчиной, понятия не имеющим, что такое секс, интим, любовные игры. Любовь и желание слились в единую страсть, утолить которую можно было, только подчинив себе полностью тело и чувства лежащей рядом женщины.

В эти минуты Павел не думал ни о себе, ни об Антигони. Он, потеряв голову, доверился силе шторма. Эмоции настолько захлестывали все остальное, что сам процесс овладения ее телом не отпечатывался в мозгу. Это было то редко возникающее ощущение, когда физическая близость казалась не венцом наслаждения, а лишь моментом преодоления телесной оболочки, слиянием двух душ в один всепоглощающий чувственный экстаз, уносящий в высшие сферы, за грань человеческого бытия.

— Я люблю тебя, Павел, — раздавалось вместо стонов.

Он слышал это не ушами, а распластавшейся над Антигони душой. Ликовал и вновь погружался в беззвучную стихию сплетающихся чувств.

Антигони сначала лишь поддавалась его напору, а потом, забыв обо всем на свете, рванулась навстречу его желанию и чувству.

Их обоих сбросило с низкой постели. Но от этого объятия не ослабли. Возможно, он и она не заметили, что оказались на полу. Шторм навязывал им свой ритм, а Павел и Антигони, не сговариваясь, гасили его в своих телах, все сильнее прижимаясь друг к другу, чтобы ощутить каждую клеточку желанного тела.

Безумие секса, охватившее их, выражалось не в лихорадочных движениях и рискованных позах, а в тесном слиянии тел, которое не смел разъединить даже не унимающийся шторм.