Сундук с серебром

Ее беспокойство, ее голос показались Петеру такими трогательными, что все горькие сомнения и вопросы разом испарились. Он видел только Милку, все вокруг нее дышало теплом и покоем материнства.

— Где мой сын? — спросил он, чтобы сразу поставить все на свое место и свалить тяжесть со своей и ее души.

— Здесь, — шевельнула она головой. — Разверни!

Петер развернул лежавший подле нее сверток и увидел маленькое сморщенное личико спящего младенца. Густые черные волосы падали ему на лоб.

Петер снова завернул его.

Спустившись в горницу, он встретил острый и пронзительный взгляд отца.

29

Рабочие пришли валить лес как раз в ту минуту, когда мать говорила Петеру:

— О чем ты думаешь? Будешь крестить сына? Или некрещеным останется?

— Да я вот собрался в Ровты за кумом.

Не успел он отойти от дома, как к нему подошел краснолицый улыбающийся итальянец.

— Сегодня начнем.

— Сын у меня родился, — сказал Петер. — Надо за кумом сходить.

— Возьми меня, — предложил итальянец. — Чем я не кум, приятель? А сейчас идем с нами. Крестины можно отложить до вечера.

Продар стоял у окна и слушал. «Все идет как по-писаному», — пробормотал он себе под нос, вышел из дому и исчез среди деревьев. Он шел быстрым, решительным шагом, словно его ждало неотложное дело. От поля, прилегающего к мосту, в гору поднималось высохшее русло ручья, похожее на водосточный желоб. У самой вершины оно раздавалось в широкую воронку. Осенью опавшие листья слетали в этот заросший желоб, откуда метельщики сбрасывали их на поля.

Продар поднимался наверх. Ноги скользили на гладкой песчаной земле, идти было трудно. Но он все лез и лез, пыхтя, хватаясь за низкий кустарник и временами останавливаясь, чтоб перевести дух.

Примерно на полпути до вершины он остановился и посмотрел наверх. В трехстах метрах от него сидели лесорубы. На губах у него заиграла улыбка. Улыбка человека, уверенного в своей победе.

Продар поискал глазами наиболее открытое место, прикатил туда валун и сел на него. Здесь должен был пролетать каждый брошенный сверху камень, здесь должно было пройти каждое очищенное от веток дерево. «Здесь я буду сидеть, — сказал он себе. — Пусть валят, ежели у них хватит духу».

Прошло пятнадцать минут, полчаса. Сердце его билось часто-часто. Наверху разговаривали. Продару казалось, что среди других голосов он различает голос сына.

Раздался удар топора. Первый удар. Продара кольнуло в сердце. С трудом превозмог он желание вскочить на ноги и закричать.

В корнях дерева засел камень. Чтоб не задеть его топором, лесоруб отшвырнул его вниз, в ущелье, и по привычке посмотрел, куда он летит. В тот же миг он вскрикнул и застыл, разинув рот от изумления.

Посреди пересохшего русла спиной к горе сидел широкоплечий человек. Камень упал за ним, подскочил и, перелетев через его голову, грохнулся на землю.

Услышав грохот камня за спиной, Продар невольно втянул голову в плечи. Душа его замирала от страха и в то же время смеялась и ликовала.

— Ой-ой-ой! — донеслось до него сверху.

— Что там? — спросили другие голоса.

— Внизу человек сидит. Дурак какой-то, ведь убить могло!

— Точно! Эге-гей! Валяй отсюда, не то убьет!

Продар и бровью не повел, не обернулся. Сердце его зашлось от радости.

Позвали с другой делянки Петера. Он пришел, глянул вниз и обомлел.

— Это мой отец.

— Уведите его отсюда — убьет ведь.

У Петера не хватило отваги подойти к отцу.

— Перестаньте рубить, — сказал он. — Подождите!

Топоры смолкли. Рабочие переглядывались, усевшись на землю, посмеивались над приключением.

Продар слышал, что топоры затихли. Эту тишину его сердце праздновало как победу. Он торжествовал так, будто осуществил свою самую заветную мечту.

Он встал, посмотрел наверх и расхохотался. А потом бросился через кусты к Мертвой скале.

30

В один из темных ноябрьских вечеров, когда в доме всю ночь не гасили свет, возле дома Продара протяжно закричала сова.

Продариха проснулась и испуганно взглянула на мужа.

— Меня зовет, — сказал он.

— Вздор! Ты еще молодцом!

Милка схватила ребенка на руки.

— Неужто он помрет? — спросила она Петера.

— Спи, милая, спи! — сквозь дрему ответил он.

После Рождества, в хмурые последние дни старого года, у Продара святили покойника. Под скромным белым саваном лежала Продариха. По обеим сторонам горели свечи в деревянных подсвечниках. На подоконнике стояли три снятых со стен образа и переселившееся из темного угла распятие. Два цветка в горшках обрамляли их, придавая витавшему здесь кладбищенскому духу капельку жизни. На саване и в изголовье были разложены вырванные из церковной книги картинки с зубчатыми краями. В большой кофейной миске, свешиваясь через край, стояла маслиновая ветвь.

Петер весь день провел в хлопотах, делая необходимые приготовления к похоронам. Теперь он не знал, за что взяться. Милка возилась в сенях, Кошаниха помогала ей по хозяйству.

В запечке сидел Продар и молча смотрел перед собой. Ни одно движение, ни один вздох приходящих не ускользал от его внимания. Итак, он остался один. Нет больше той, с которой он нес бремя жизни. Как тяжело было ему в ту минуту, когда глаза жены остекленели и уста сомкнулись навеки!