«Неразумные» животные и растения могут приспособляться к изменениям, вызванным факторами среды, например связанным с временами года. Эволюционный каталог гомеостатических решений этой задачи огромен. Периодическая утрата листвы, образование спор, зимняя спячка, метаморфозы насекомых – это лишь немногие из возможных примеров. Дело, однако, в том, что регуляционные механизмы, определяемые генетической информацией, могут противостоять только таким изменениям, благодаря которым эти механизмы отобраны в тысячах предыдущих поколений. Точность инстинктивного поведения становится никчемной, когда возникает необходимость в решении новых задач, к которым вид в целом не приспособлен (то есть когда соответствующие реакции не были отобраны и закреплены генетически). У растения, бактерии или насекомого как «гомеостатов первой ступени» реакции на изменения среды заложены с момента рождения. Применяя язык кибернетики, можно сказать, что эти системы (особи) заранее «запрограммированы» ко всем тем возможным изменениям среды, к которым они должны приспособляться для сохранения своей жизни и для поддержания существования вида. Такие изменения чаще всего носят ритмичный характер (смена дня и ночи, времен года, приливы и отливы) и реже являются непериодическими (таково, например, приближение хищника; оно вызывает действие готовых механизмов оборонительных реакций: бегство, застывание в «мнимой смерти» и т.п.). Когда же происходят изменения, выбивающие организм из его «равновесия» со средой, когда происходят изменения, которые не были предусмотрены «программой» инстинктов, реакции «регулятора первой ступени» оказываются недейственными и начинается кризис. С одной стороны, резко повышается смертность неприспособленных организмов и одновременно усиливается отбор, что дает преимущество определенным новым формам (мутантам); это может привести в конце концов к включению в систему «генетического программирования» реакций, необходимых для выживания. С другой стороны, возникают исключительно благоприятные возможности для организмов, наделенных «регулятором второго типа», то есть мозгом, который в зависимости от требований среды может изменять «программу действий» («самопрограммирование за счет обучения»). Вероятно, существуют такие изменения среды, такой их темп и такая последовательность (ее можно назвать «лабиринтной», имея в виду лабиринты, посредством которых ученые исследуют способности животных, например мышей), с которыми эволюционная пластичность регуляторов, созданных генетическим путем, – инстинктов – не может «справиться». В этом случае преимущество получают процессы развития центральной нервной системы (гомеостатического устройства «второй ступени») как системы, действие которой основано на
Организмы первого типа «все знают заранее». Организмы второго типа должны еще обучаться правильному поведению. Преимущества, которые дает первый тип «конструкции» организмов, оплачиваются их узкой специализацией, цена же преимуществ организмов второго типа – риск. «Канал», по которому передается наследственная информация, имеет ограниченную пропускную способность, вследствие чего количество заранее запрограммированных действий не может быть слишком большим; это мы имели в виду, когда говорили об «узкой специализации» регулировки. Обучение же представляет собой подготовительный этап, когда организм весьма подвержен опасности совершения ошибок, которые порою стоят ему жизни. Поэтому-то, вероятно, до сих пор в мире животных существуют оба эти основные типа регуляторов; существуют среды, в которых поведение, хотя и стереотипное, но «заложенное от рождения», имеет большую ценность, чем дорогостоящее обучение на собственных ошибках. Отсюда, кстати говоря, и берется «чудесное совершенство» инстинктов. Все это звучит весьма правдоподобно, но что отсюда следует для общих законов энцефалогенеза? Должна ли эволюция создавать в конце концов мощный «регулятор второй ступени», каковым является огромный мозг человекоподобных существ? Или же, если на планете дело не доходит до «критических изменений», мозги как ненужные на ней не создаются?