Сумерки в полдень

Война между Афинами и Спартою, в которую оказалась втянутой вся Греция (и немало племен и государств за пределами собственно Греции), была самым значительным событием в политической и духовной истории древних греков. Дело тут не столько даже в ее масштабах, продолжительности и ожесточенности, сколько в смертоносной силе удара, который она нанесла по обоим враждующим станам: хотя со времени окончания этой войны прошло более 60 лет, прежде чем греческие города-государства Балканского полуострова потеряли свою независимость, покорившись македонским царям, 404 год, год падения Афин, заключает ту эпоху в жизни античной Греции, которую принято называть „великой“, „классической“. Последующие шестьдесят с лишком лет можно было бы назвать агонией Эллады; надо только помнить, что в этом нет попытки ни представить последующую эпоху в виде трупа предыдущей, ни вообще каким бы то ни было образом разместить эпохи на шкале ценностей. Речь идет лишь о том, что блестящий и стремительный взлет Греции, начавшийся после победы над персами, которая развеяла угрозу чужеземного завоевания, длился меньше полустолетия и был оборван резко и бесповоротно. В разгар ясного, солнечного полдня вдруг настали холодные, серые сумерки. Голодом и повальными болезнями сменился самодовольный достаток, гноем и сукровицей запятнались мраморы гордых, только что воздвигнутых храмов и статуй, заколебались незыблемые устои жизни, привычные понятия и принципы. Нельзя не согласиться, что ситуация не просто драматична, но полна высокого трагизма, более того — уникальна быстротечностью, почти мимолетностью величия и внезапностью падения, остротой контрастов, опьянением мнимого всемогущества и мучительным похмельем разочарования.

Ее уникальность сознавали и современники, прежде всего — летописец Пелопоннесской войны, великий писатель и первый европейский историограф Фукидид (ок. 460 — ок. 400 гг. до н. э.). Он твердо знал, что предмет его труда — не просто крупнейшее военное столкновение в истории греческого народа, но кризис этой истории в целом: политический, общественный, нравственный, психологический. Никакая иная эпоха в греческой древности не отмечена памятником, равным „Истории“ Фукидида глубиною самопознания и самопроникновения.

Вместе с тем ни одна эпоха так не богата литературными памятниками высшего достоинства, сохранившимися до наших дней. Три столпа греческого театра из четырех — трагики Софокл (496—406 гг. до н. э.) и Еврипид (ок. 485—406 гг. до н. э.) и комедиограф Аристофан (ок. 445 — ок. 386 гг. до н. э.) — очевидцы войны и, в той или иной мере, прямо или косвенно, ее изобразители. Историк и писатель Ксенофонт (ок. 430— 354 гг. до н. э.) — автор многих талантливых книг, завершивший неоконченный труд Фукидида и продолживший его; юность Ксенофонта приходится на заключительный период Пелопоннесской войны. Годы войны были временем самой энергичной деятельности Сократа. Хотя сам Сократ ничего не писал, он присутствует почти во всех писаниях Платона. Состояние Афин в первую послевоенную пору достоверно, сугубо изнутри раскрывается в судебных речах оратора Лисия (ок. 445 — ок. 380 гг. до н. э.).

Короче говоря, и по обилию, и по качеству источников эта эпоха тоже оказывается уникальной.

И еще одно обстоятельство, которое привлекает именно к этим трем десятилетиям: они словно обрамлены двумя смертями — кончиною Перикла (429 год) и казнью Сократа (399 год). Обе смерти в высокой степени символичны: Перикл, живой образ максимального процветания, силы и могущества классической Греции, умирает на самом пороге годины бедствий; Сократ, воплощенное отрицание Периклова идеала, Перикловой мощи и благополучия, гибнет жертвою сограждан, ожесточенных этими бедствиями, причиною которых (пусть невольною, пусть неизбежною!) была политика Перикла. Сопоставление Сократа и Перикла — смутного и тревожащего, но неотвратимого будущего и блистательного, но безнадежно обреченного прошлого — не просто эффектно внешне; оно поможет заглянуть в самую сердцевину давно отжитого и отболевшего и догадаться — или хотя бы приблизиться к догадке, — почему же оно все-таки живо и по сей день.

НАРОД: ЕГО ХАРАКТЕР, ЕГО СТРАНА

К середине V века до н. э. народ, который ныне принято называть „греками“ (такое имя дали им древние римляне) и который сам именовал себя „эллинами“, обитал по всему Средиземноморью. Греческие поселения существовали и на краю скифских степей — в Крыму, в устьях Днепра и Буга, и на краю африканской пустыни, на берегах Сицилии, Италии, нынешней Франции, Малой Азии. Но все, даже самые старинные, самые отдаленные, самые богатые и многолюдные колонии, помнили свою метрополию („город-мать“) где-то на Балканском полуострове или одном из близлежащих островков и, как правило, строили свою жизнь по ее примеру и подобию, стараясь держаться к образцу как можно ближе. Это позволяет — разумеется, чисто условно — вновь сузить область греческого расселения до первоначального ядра, собственно Греции.