Сумерки империи

Но едва мы сошли с коляски, как она, к моему удивлению, сразу направилась к часовне, бросив мать и сестру, которые задержались на берегу Гав-де-По[16], чтобы полюбоваться длинными гирляндами плюща, свисавшими с моста до самой воды. Я решительно пошел за Сюзанной, надеясь, что мне представится случай побыть с ней наедине. Войдя в часовню, я увидел, что она уже преклонила колени на молитвенной скамеечке. Приблизиться к ней я поначалу не решился, поскольку, не будучи набожным, все же полагаю, что церковь — это неподходящее место для романтических бесед. Но вскоре я почувствовал, что больше не могу противиться искушению и подошел к ней, намереваясь взять ее руку в свою. Господи, как прекрасна была Сюзанна, когда она, преклонив колени, расположилась на этой скамеечке, выгнув спину и запрокинув голову, а ее затуманенный взор блуждал по звездному небу, луне и солнцу, изображенным на куполе часовни. Но стоило мне протянуть руку, как она немедленно обернулась, и я застыл, натолкнувшись на ее возмущенный взгляд.

Мост Бетаррама

— Разве вы не понимаете, — сказала она вполголоса, — что я закончу свои дни в монастыре?

Я покинул часовню в полном недоумении. Оказывается, она человек глубоко верующий! Как все это понимать? Я попытался найти объяснение такой противоречивости ее характера и в итоге решил, что будет лучше, если увиденное сегодня будет впечатлять меня не больше, чем ее интерес к "Жизнеописанию Марии-Антуанетты", которое она постоянно читала и перечитывала.

Теперь надо было как можно быстрее избавиться от надежд, внушенных мне недавним проявлением ее нежных чувств. Какое-то время я обдумывал все то, что мне довелось увидеть и услышать, но вскоре узнал, что не являюсь единственным счастливцем, к которому была проявлена такая же благосклонность. Через несколько дней после поездки в Бетаррам она отправилась вместе со своей матерью и нотариусом в Бордо, объявив, что это небольшое путешествие предпринято с сугубо деловыми целями. Нотариусом был молодой красивый юноша, который мне очень не нравился. Впрочем, я его совсем не опасался, ведь это был всего лишь нотариус, то есть человек, обреченный на посредственность и прозябание в кругу семьи. На следующий день он явился в салон Борденав с визитом, когда там был и я.

— Прекрасный человек этот нотариус, — сказала Сюзанна, — я так ему благодарна за его внимание! Не будь его, дорогой д’Арондель, я бы обязательно простудилась, ведь в нашем вагоне был собачий холод. Так вот, всю ночь он своим сердцем согревал мои ботинки, а мои ноги, как вы понимаете, находились как раз в этих ботинках. Кто бы мог подумать, что сердце нотариуса может быть таким горячим, как настоящая печка. Лоранс, если тебе когда-нибудь попадется такое же сердце, обязательно воспользуйся им.

Полагаю, нет нужды подробно описывать, что творилось с лицом несчастного молодого человека. А когда нотариус собрался уходить, она решила добить его: ведь ботинки уже получили свою порцию удовольствия, и те-перъ оставалось только ей самой получить удовлетворение, поиздевавшись над бедным юношей. Кстати, сам нотариус так и не понял, что замысел Сюзанны состоял именно в том, чтобы он обиделся и убрался восвояси. В какой-то момент, решив, что никто ее не слышит, она подошла к нему и быстро вполголоса произнесла:

— Мама все видела. Она ждет объяснений. Вы меня понимаете?

Не знаю, понял ли он. Зато я все прекрасно понял. Для Сюзанны любой мужчина был пригоден для того, что ей от него было нужно. Влюбленная женщина, полностью отдающаяся своему чувству, относится к своему избраннику трепетно и требовательно, но такое отношение совершенно чуждо женщине, хорошо владеющей собой, не испытывающей нежных чувств и не допускающей проявлений слабости. Если уж вам выпало несчастье ревновать такую женщину, то ревность ваша должна быть направлена не на то или иное лицо, а на целый мир.

Именно так я и поступал, хотя был совершенно уверен, что никто не способен завладеть ее чувствами, и что ко мне это также относится в полной мере. К слову сказать, ее репутации ни разу не был нанесен серьезный урон, и в этом провинциальном городе, где каждый все знает обо всех и обо всем, никто не мог бы поставить ей в вину какие-нибудь конкретные неблаговидные поступки. Считалось, что она невероятно легкомысленна и кокетлива, но и не более того. Цели, которые она поставила перед собой, сами по себе служили защитой от возможных неприятностей. Возможно, у меня и были сомнения на этот счет, но откровения людей, которые были к ней безразличны, а также сплетни, услышанные от моих друзей, полностью их развеяли.