Психологическое объяснение этого. — Сведение чего-нибудь незнакомого к чему-нибудь знакомому облегчает, успокаивает, умиротворяет, кроме того, даёт чувство власти. Незнакомое приносит с собою опасность, беспокойство, заботу — первое же побуждение инстинкта направлено на то, чтобы устранить это тягостное состояние. Первый принцип: лучше, когда есть хоть какое-нибудь объяснение, чем когда нет никакого. Так как дело идёт, в сущности, лишь о желании освободиться от угнетающих представлений, то в средствах освободиться от них не бывают особенно разборчивы: первое представление, которым незнакомое объясняется как знакомое, действует так благотворно, что его «считают истинным». Доказательство от удовольствия («силы») как критерий истины. — Итак, инстинкт причинности обусловливается и возбуждается чувством страха. «Почему?» должно, если только возможно, не столько давать причину ради неё самой, сколько, скорее, причину определённого сорта, — успокаивающую, освобождающую, облегчающую. Первым следствием такой потребности оказывается то, что в качестве причины подставляется нечто уже знакомое, пережитое, записанное в воспоминании. Новое, неизведанное, чуждое в качестве причины исключается. — Таким образом, ища причин, ищут не просто некий вид объяснений, а избранный и привилегированный вид объяснений — такой, благодаря которым быстрее и надёжней всего устраняется чувство чуждого, нового, неизведанного, — словом, самых привычных объяснений. — Следствие: один вид установления причин всё более перевешивает, концентрируется в систему и, наконец, выступает доминирующим, т. е. просто исключающим другие причины и объяснения. — Банкир сейчас же думает о «деле», христианин — о «грехе», девушка о своей любви.
6Вся область морали и религии подпадает под это понятие воображаемых причин. — «Объяснение» неприятных общих ощущений. Они обусловливаются враждебными нам существами (злыми духами: самый прославленный случай — ложное понимание истеричек как ведьм). Они обусловливаются такими поступками, которые нельзя одобрить (чувство «греха», «греховности», подсовываемое под физиологическое недомогание, — всегда находишь основания быть недовольным собой). Они обусловливаются как наказания, как расплата за нечто, чего нам не следовало бы делать, чем нам не следовало бы быть (в бесстыдной форме обобщено Шопенгауэром в том положении, в котором мораль выступает тем, что она есть, настоящей отравительницей и клеветницей на жизнь: «Всякое великое страдание, всё равно, телесное или духовное, говорит нам, чего мы заслуживаем, ибо оно не могло бы постичь нас, если бы мы его не заслуживали». Мир как воля и представление 2, 666{48}). Они обусловливаются необдуманными, не приводящими к добру поступками (аффекты, чувства предполагаются в качестве причин, в качестве «виновных»; физиологические бедствия истолковываются с помощью других бедствий как «заслуженные»). — «Объяснение» приятных общих ощущений. Они обусловливаются упованием на Бога. Они обусловливаются сознанием добрых дел (так называемая «чистая» совесть, физиологическое состояние, порою как две капли воды схожее с удачным пищеварением). Они обусловливаются счастливым исходом предприятий (наивное ложное заключение: счастливый исход предприятия вовсе не вызовет у какого-нибудь ипохондрика или Паскаля приятных общих ощущений). Они обусловливаются верой, любовью, надеждой — христианскими добродетелями. — В действительности все эти мнимые объяснения суть результаты и как бы переводы чувства удовольствия или неудовольствия на неправильный диалект: человек в состоянии надеяться потому, что основное физиологическое чувство снова стало сильным и богатым; уповают на Бога потому, что чувство полноты и силы даёт человеку спокойствие. — Мораль и религия всецело относятся к психологии заблуждения: в каждом отдельном случае причину путают с воздействием; или истину путают с воздействием чего-то считаемого истинным; или же состояние сознания путают с причинностью этого состояния.
7
