Сумерки грядущего

Интересно, что им там втюхивали, на этом московском спецкурсе, подумал Виктор. Ведь даже среди учёных нет единого мнения по поводу финитума. Например, мемористы считают, что финитум — это особая часть мемориума, что-то вроде альтерны, образованной позывами и желаниями. Эдакая идеальная страна мечты, Элизиум, Эдем, может даже и Шамбала. Это райское местечко лежит как бы в стороне от Основной линии и других «обычных» альтерн, в некоем Завременье. Другими словами, финитум — несбыточный идеал, к которому нужно стремиться, исполнение всех «мечт».

Философы же доказывали, что финитум — четвёрная сущность после континуума, мемориума и потенциариума. Мол, материя движется в континууме, отражается в мемориуме, «может» в потенциариуме и «хочет» в финитуме. Основываясь на понятиях целесообразности и целеустремлённости, философы — сторонники телеономии — считали, что у каждой системы, будь то неживой предмет, живое существо или человек, есть цель. И финитум — конечная цель всех систем во Вселенной. Сюда же философы прикручивали волюнтаризм, навязывая каждой системе волю к победе, к осуществлению своих целей.

Особо зафилософствовавшиеся, увлёкшись, предполагали, что у материи есть и другие «континуумы», помимо перечисленных четырёх, и указывали разное их число, от сотни до десятков тысяч, шокируя всех интересующихся наукой.

— Но, как говорится, есть нюанс, — сообщил Юшечкин. — Заранее вас предупрежу. Дело в том, что цели и мечты у всех разные. Религиозные фанатики мечтают о рае, коммунисты — об обществе всеобщей справедливости, националисты — о мире, очищенном от неполноценных народов… Животные мечтают об обильной пище, безделье и куче особей противоположного пола под боком; впрочем, большинство обывателей об этом тоже мечтает. Даже камень, и тот «мечтает» занять положение с наименьшей потенциальной энергией…

— Ближе к сути можешь? — перебил болтуна Кудрявцев. — Что за привычка постоянно в дебри отклоняться!

— Я и так вкратце объясняю! — обиделся собеседник и тут же продолжил:

— Поэтому финитум представляет собой не единое целое, как мемориум или потенциариум, а множество отдельных мирков, на любой вкус и цвет. Мы их называем пропосами, то бишь целями, к которым стремятся в настоящий момент люди или иные существа или их группы…

— Ещё короче! — подстегнул болтуна неумолимый оперативник.

— Короче, мы не сможем отправить вас точно в нужный пропос с первого перемещения. Координаты Бурлакова нам известны, а вот пропос будем искать ощупью. Обычно раза с пятого-шестого попадаем в нужный мир.

— Ты умеешь успокоить! — хмыкнул Кудрявцев. — «С пятого-шестого». Нам до утра болтаться что ли по пропосам?

— Вы же в капсулах будете лежать! Вот и отдохнёте. По крайней мере, большая часть из вас отдохнёт, пока меньшая будет блуждать по финитуму.

— А если мы попадём в мечты каких-нибудь изуверов-извращенцев?

Юшечкин отвёл глаза, и в разговор вмешался осторожный и предусмотрительный Холодов:

— Ты ведь говоришь, что мы будем в полуматериальном состоянии. Значит, нам могут нанести вред аборигены.

— Да ерунда! — глядя в пол, обнадёжил инструктор. — Убить ведь не убьют.

— А искалечить, значит, могут?

— Я на связи постоянно буду, — уклонился от неприятной темы Юшечкин. — В случае опасности предупрежу. И вообще, хватит воду в ступе толочь, надоели пустые разговоры…

— Уж кто бы об этом говорил! — заметил Кудрявцев.

Виктор же задумчиво и тревожно глядел, как техники завершают последние приготовления.

* * *

Ощущения были схожи с погружением в мемориум: сперва абсолютная угольная чернота перед глазами, потом — слабый свет, становящийся всё ярче и ярче, а потом из небытия медленно проступают контуры нового мира. И остаётся лишь лёгкое головокружение как последствие перемещения.

Виктор открыл глаза и тот же вновь зажмурился от яркого солнечного света. Он почувствовал, как жаркое солнце нагревает его тёмную ветровку: как и в потенциариум, в финитум путешественники переместились в своей одежде, а не смоделированной. Холодов снова осторожно приоткрыл глаза и огляделся. Уж не в Африку ли отправились они за беглым Бурлаковым?!

Они с Кудрявцевым стояли на тихой улочке незнакомого курортного города. Неподалёку от них слышался гул толпы. Спасибо Юшечкину, что догадался переместить их в безлюдное место, не вызвав ажиотаж среди аборигенов. Небо было ясное, солнце стояло в зените, и от раскалённого асфальта поднимались волны жара. Виктор вытер пот со лба и снял ветровку. Глядя на него, то же самое проделал и Кудрявцев.

— Ребята, приём! — раздался в голове знакомый тенорок Юшечкина. — Проверка связи.

— И вам не хворать! — откликнулся Виктор вполголоса, чтобы не привлекать внимания. Осторожность не помешает: вдруг за психа примут. Хотя на этой уютной улочке было безлюдно.

— Ты куда это нас забросил, умник? — услышал меморист сдавленный шёпот оперативника. — Почему жарища такая?

— Что за курорт? — уточнил вопрос Холодов.

Некоторое время Юшечкин озадаченно молчал, а потом ответил: