Что же следует отсюда?Что недурно надевать перчатки, когда читаешь Новый завет. Уже близость нечистот вынуждает поступать так. Напрасно отыскивал я в Новом завете хотя бы одну симпатичную черту — ни независимости, ни доброты, ни откровенности, ни прямодушия… Человечности тут и не бывало, — не выработался еще инстинкт
чистоплотности…В Новом завете сплошь дурные инстинкты, и нет мужества сознаться в них. Сплошная трусость: на все закрывают глаза, обманывают самих себя. После Нового завета любая книга покажется чистой; вот пример: непосредственно после Павла я с восторгом читал самого прелестного и дерзкого насмешника Петрония
{48}, о котором можно было бы сказать то самое, что Доменико Боккаччо писал герцогу Пармскому о Чезаре Борджа:
{49}«`e tutto festo» — он наделен бессмертным здоровьем, бессмертной веселостью и во всем превосходен… Ничтожные ханжи просчитались в главном. Они на все наскакивают, но на что ни наскочат, все этим
отмечено— все замечательно. На кого нападет «первый христианин», тот об него
неизмарается… Напротив, если «первые христиане» против тебя, это делает тебе честь. Читая Новый завет, чувствуешь симпатию к тому, что там попирают ногами, — не говоря уж о «мудрости мира сего», которую наглый болтун напрасно пытается посрамить «юродством проповеди»… Даже книжники и фарисеи выигрывают от таких неприятелей: должно быть, они чего-то да стоили, коль скоро ненавидели их столь непристойным манером. Лицемерие — вот уж упрек к лицу «первым христианам»!.. В конце концов книжники были
привилегированнымсословием — этого достаточно, морали чандалы не требуется иных оснований. «Первый христианин» — боюсь, последний тоже
(его я, быть может, еще застану) — бунтует против привилегий, следуя самому подлому своему инстинкту: он всегда живет и борется за
«равныеправа»!.. Если пристальнее всмотреться, у него нет другого выбора. Если тебе угодно быть «избранником божьим», или «храмом божьим», или судить ангелов, тогда любой
инойпринцип отбора, — например, по порядочности, по уму, по мужественности и гордому достоинству, по красоте души и щедрости сердца, — это просто «мир», то есть
зло в себе… Мораль: каждое слово в устах «первых христиан» — ложь, каждый их поступок — инстинктивная фальшь, все их ценности и цели вредоносны, а
ценностью обладаеттот, кого они ненавидят, обладает то, что они ненавидят… Христианин, особливо христианин-жрец, — это особый
критерий ценности… Надо ли говорить, что во всем Новом завете
только однолицо вызывает уважение к себе и что это Пилат, наместник Рима? Принимать
всерьезиудейские перебранки? Нет, на это он не пойдет. Иудеем больше, иудеем меньше — чт
оему?.. Аристократическая насмешка римлянина, перед которым бесстыдно злоупотребляют словом «истина», обогатила Новый завет
единственно ценнымвысказыванием — в нем критика и
уничтожениесамого же христианства: «Что есть истина?»…
<p>47</p>…Насразделяет не то, что мы не находим бога — ни в истории, ни в природе, ни по-за природой… Нас разделяет то, что почитаемое богом мы воспринимаем не как «божественное», а как далекое, пагубное и абсурдное, не как заблуждение, а как
преступление перед жизнью…Мы отрицаем бога как бога… Если бы нам
доказали,что христианский бог существует, мы бы еще меньше веровали в него… Согласно формуле: deus qualem Paulus creavit, dei negatio
[41]… Религия типа христианской, ни в одной точке не соприкасающаяся с действительностью и немедленно гибнущая, как только мы признаем правоту действительности хотя бы в одной точке, такая религия не может не враждовать с «мудростью мира сего», сиречь с
наукой, — она благословит все средства, пригодные для того, чтобы отравить, оклеветать, осрамить дисциплину духа, честность и строгость в делах, затрагивающих совесть духа, благородную холодность и независимость духа. Императив «веры» налагает вето на науку — in praxi
[42]сие означает: ложь любой ценой… Павел
понял,что нужна ложь, то есть нужна «вера»; позднее церковь поняла Павла… «Бог», выдуманный Павлом, бог, посрамляющий «мудрость мира сего» (значит, в узком смысле слова двух великих супротивниц суеверия — филологию и медицину), — на самом деле всего лишь категорическая
решимостьсамого Павла «посрамить»: называть же «богом» свою собственную волю, тору, — исконно иудейское обыкновение. Павел вознамерился посрамить мудрость мира сего, его враги — хорошие филологи и врачи александрийской выучки; им-то и объявляет он войну. И верно: нельзя быть филологом и врачом и не быть при этом
антихристианином. Ведь филолог видит, что стоит
за«священными книгами», а врач видит, чт
остоит
зафизиологической деградацией типичного христианина. Врач говорит: «Неизлечим»; филолог говорит: «Подлог»…
<p>48</p>
