Ни мораль, ни религия христианства ни в одной точке не соприкасаются с действительностью. Сплошь воображаемые
причины:«бог», «душа», «Я», «дух», «свобода воли» — а то и «несвобода». Сплошь воображаемые
следствия:«грех», «искупление», «благодать», «кара», «прощение грехов». Общение между воображаемыми
существами— «богом», «духами», «душами». Воображаемое
естествознание— антропоцентрическое, с полным отсутствием понятия о естественных причинах. Воображаемая
психология— сплошное непонимание самого себя, недоразумения, истолкование приятного или неприятного самочувствия, например, состояний симпатического нерва, на языке знаков религиозно-моральной идиосинкразии — «раскаяние», «угрызения совести», «дьявольское искушение», «близость бога». Воображаемая
телеология: «царство божие», «Страшный суд», «вечная жизнь»… Этот законченный
мир фикцийотличается в худшую сторону от мира сновидений: сновидение
отражаетдействительность, а фикция ее фальсифицирует — обесценивает, отрицает. Когда придумали понятие «природы» — противостоящей богу, «природное», «естественное» стало означать падшее и порочное, — весь воображаемый мир христианства коренится в
ненавистик природе (действительности), он выражает глубочайшую неудовлетворенность реальным…
И этим все объясняется.У кого есть причины облыжно самоустраняться из действительности? У того, кто от нее
страдает.Но страдает от действительности — действительность
несчастная, потерпевшая крах… Преобладание чувств неудовольствия над чувствами удовольствия —
причинавоображаемой морали и религии; однако такое преобладание —
формулаd'ecadence’a…
<p>16</p>К тому же выводу принуждает нас критика
христианского понятия бога…Пока народ верует в себя, у него — свой бог. В своем боге народ чтит условия, благодаря которым он на высоте, в нем он чтит свои доблести, — удовольствие от себя самого, чувство силы он переносит на существо, которое можно благодарить за это. Щедрость богача: гордому народу бог нужен, чтобы приносить ему
жертвы…В таких условиях религия — форма благодарения. Народ благодарен самому себе: ему нужен бог, чтобы благодарить… Ему надо, чтобы бог мог и быть полезным, и приносить вред, ему нужен бог-враг, бог-друг, которым можно восхищаться во всем — в добром и в дурном. Пока все так, вне пределов желаемого остается исключительно благой бог, пока все так, противоестественно кастрировать бога. Злой бог нужен не менее доброго — ведь и своим собственным существованием ты обязан отнюдь не терпимости и филантропии… Какой прок от бога, которому неведомы гнев, зависть, хитрость, насмешка, мстительность и насилие? Который не ведал бы даже восхитительных ardeurs
[19]победы и изничтожения? Такого бога народ не понял бы: для какой он надобности?.. Однако правда: когда народ гибнет, когда он чувствует, что его вера в будущее иссякает, надежда обрести свободу окончательно гаснет, когда покорность представляется ему полезным делом, а добродетель побежденного — первым условием сохранения жизни, тогда
обязанперемениться и бог. Бог стал тихоней, себе на уме, стеснительным, пугливым, он отныне проповедует «мир души», не велит никого ненавидеть, советует бережно обращаться со всеми и «любить» все одно что друга, что врага. Такой бог беспрерывно резонерствует, забивается в пещеры личной добродетели, он становится богом каждого, становится частным лицом, становится космополитом… Когда-то он представлял собою народ, силу народа, все агрессивное, все жаждущее власти в душе народа… А теперь он просто добрый боженька… На деле нет для богов иной альтернативы —
либоты воплощаешь волю к власти и остаешься божеством племени, народа,
либоты воплощаешь бессилие к власти, а тогда ты непременно хорош,
благ…
<p>17</p>
