Сумерки

К моему смятению, на весь остаток недели я оказалась в центре внимания. Тайлер Кроули был невыносим — он преследовал меня, с упорством одержимого стараясь загладить свою вину. Я пыталась убедить его, что больше всего на свете хочу, чтобы он забыл всю эту историю, тем более что со мной ничего не случилось. Но он был очень настойчив — ходил за мной на переменах и садился за наш, теперь чересчур многолюдный, стол во время ленча. Майк и Эрик вели себя с ним даже более недружелюбно, чем друг с другом, и это меня беспокоило — похоже, я обзавелась ещё одним непрошенным поклонником.

И никому не было дела до Эдварда, хотя я раз за разом объясняла, что он был героем этой истории, он вытащил меня и едва не пострадал сам. Я старалась быть убедительной. Но Джессика, Майк, Эрик и все остальные лишь повторяли, что они не видели там Эдварда до тех пор, пока не был отодвинут фургон.

Ну почему только я заметила, где стоял Эдвард за мгновение до того, как бросился мне на помощь? Досадно, но пришлось признать — никто не был так сосредоточен на Эдварде, как я. Никто не наблюдал за ним, как я. Печально.

Эдварда не окружали толпы любопытных зрителей, требующих от него сведений из первых рук. Люди, как обычно, избегали его. Каллены и Хейлы сидели за своим столом, не ели и разговаривали только друг с другом. Никто из них, включая Эдварда, больше не смотрел в мою сторону.

Сидя рядом со мной на уроке, — далеко, насколько позволял стол, — он, казалось, вообще не замечал моего присутствия. И только когда его кулаки внезапно сжимались, кожа на костяшках пальцев становилась ещё белее, я спрашивала себя, действительно ли он так уж безучастен?

Он желал, чтобы ничего этого не было, чтобы он не вытаскивал меня из-под колёс фургона — вот единственный вывод, к которому я могла прийти.

Мне очень хотелось поговорить с ним, и на следующий день после аварии я попыталась. В последний раз, когда мы разговаривали с ним — в больнице — мы оба были в ярости. Я сердилась на него за то, что он не доверил мне правду, хотя я выполнила свою часть сделки безупречно. Но он действительно спас мне жизнь, неважно, каким образом. И за ночь мой гнев поутих, превратился в благоговейную признательность.

Когда я пришла на биологию, он уже сидел за столом, глядя прямо перед собой. Я села, ожидая, что он повернётся ко мне. Но он ничем не показал, что заметил моё присутствие.

— Привет, Эдвард, — сказала я жизнерадостно, стремясь показать, что собираюсь вести себя хорошо.

Он слегка повернул голову в мою сторону, не встречаясь со мной взглядом, кивнул и отвернулся опять.

И больше мы не общались, хотя он сидел рядом, в футе от меня каждый день. Не в силах удержаться, я иногда наблюдала за ним издали, в кафе или на парковке. Отмечала, как его золотистые глаза заметно темнеют день ото дня. Но на уроке делала вид, что не вижу его, как он — меня. Я была очень несчастна. А сны повторялись, снова и снова.

Несмотря на мою упорную ложь, общий тон моих писем встревожил Рене. Резонно предположив, что я впала в депрессию, она звонила несколько раз. А я пыталась убедить её, что на меня угнетающе действует погода.

По крайней мере, один человек был доволен прохладными отношениями, установившимися между мной и моим партнёром по лабораторным занятиям. Майк. Сначала он явно боялся, что отважный поступок Эдварда произведет на меня сильное впечатление. Но потом с облегчением понял, что результат, видимо, получился прямо противоположный. Он стал вести себя более уверенно, присаживался на краешек моего стола, чтобы поболтать перед началом урока, игнорируя Эдварда. Тот, в свою очередь, полностью игнорировал нас.

На следующий день после аварии снег растаял, от гололёда не осталось и следа. Майк был разочарован тем, что не удалось организовать снежную битву, но с удовольствием предвкушал поездку на пляж. Впрочем, дождь лил, не переставая, и так пролетали недели.

Джессика поведала мне ещё об одном событии, замаячившем на горизонте. Она позвонила в первый вторник марта, чтобы спросить, не возражаю ли я, если она пригласит Майка на танцы. Речь шла о весенней вечеринке, на которую девушки приглашали парней, и которая должна была состояться через две недели.

— Ты точно не против? Не собиралась сама позвать его? — настаивала она, когда я сообщила, что в ни коей мере не возражаю.

— Нет, Джесс, я не пойду, — заверила я её. Вот уж что точно не моё, так это танцы.

— Будет очень весело, — уговаривала она без всякого энтузиазма. Подозреваю, что в действительности Джессику больше привлекала моя необъяснимая популярность, чем наше дружеское общение.

— Вот и повеселись с Майком, — подбодрила я.

К моему удивлению, на следующий день, на уроках тригонометрии и испанского Джессика была непривычно молчалива. Я боялась спрашивать, что произошло — если Майк отказал ей, я буду последним человеком, которому она захочет об этом рассказать.

За ленчем страхи мои усилились — Джессика уселась за стол как можно дальше от Майка и погрузилась в оживлённую болтовню с Эриком. Майк был необычайно тих.