Сумерки

— Он казался древним, слабым от голода существом. Карлайл услышал, как он, почуяв запах толпы, принялся на латыни призывать остальных. Потом он бросился прочь, и Карлайл — ему было двадцать три, и бегал он очень быстро — возглавил погоню. Он мог бы легко уйти от преследователей, но, как сейчас думает Карлайл, был слишком голоден, а потому остановился и напал на них. Сначала он кинулся на Карлайла, но, поскольку толпа была уже близко, то развернулся и начал защищаться. Он убил двух человек и погнался за третьим, оставив Карлайла истекать кровью на улице.

Эдвард остановился. У меня было чувство, что он мысленно подправляет свой рассказ, стараясь утаить от меня какие-то важные детали.

— Карлайл знал, что сделает его отец. Тела убитых сожгут — все, чего коснулась зараза, должно быть уничтожено. Карлайл действовал инстинктивно, пытаясь спасти свою жизнь. Когда люди вновь устремились вслед за чудовищем и его жертвой, он уполз с улицы подальше. Три дня он прятался в погребе, зарывшись в гнилую картошку. Каким-то чудом за эти три дня он сумел не издать ни звука и не выдал себя.

— Затем все было кончено, и он понял, во что превратился.

Не знаю, что было написано у меня на лице, но на этом месте Эдвард не выдержал.

— Ты как себя чувствуешь? — спросил он.

— Я в порядке, — заверила я. И, хотя я нерешительно прикусила губу, по моим глазам он ясно понял, как сильно жгло меня любопытство.

Он улыбнулся.

— Наверное, у тебя осталась еще парочка вопросов.

— Да уж, парочка найдется.

Его улыбка расплылась еще шире, он сверкнул великолепными зубами и потянул меня за руку.

— Тогда пойдем, я тебе кое-что покажу, — позвал он.

16. КАРЛАЙЛ

Он повел меня обратно, к кабинету Карлайла. На мгновение мы замерли возле закрытой двери.

— Входите, — раздался голос хозяина. Эдвард открыл дверь, и я увидела комнату с высоким потолком и большими окнами, выходящими на запад. Стены, как и в коридоре, были облицованы панелями, на этот раз более темного оттенка. Правда, этих панелей почти не было видно — их скрывали от глаз огромные, как башни, книжные шкафы. Ни разу в жизни я не видела, чтобы кто-то держал в доме столько книг. Комната походила скорее на библиотеку.

Карлайл сидел за столом красного дерева в кожаном кресле. Когда мы вошли, он помещал закладку между страниц толстого фолианта, который держал в руках. Именно так я всегда воображала себе кабинет декана университета — разве что Карлайл выглядел слишком молодо.

— Чем могу помочь? — радушно спросил он, поднимаясь со своего места.

— Я хотел показать Белле кое-что из нашей истории, — ответил Эдвард. — Твоей истории, на самом деле.

— Простите, мы не хотели Вам мешать, — извинилась я.

— Вы мне не помешали. С чего думаешь начать?

— С Возничего, — ответил Эдвард, мягко положил руку мне на плечо и развернул к двери, в которую мы только что вошли. Каждое, даже самое легкое, его прикосновение вызывало у меня громкий стук сердца. Теперь и Карлайл мог это слышать, и я отчаянно смутилась.

Стена, на которую мы смотрели, отличалась от остальных. Ее заслоняли не книжные шкафы, а картины в рамах самых разных размеров — одни радовали глаз яркими цветами, другие были тусклыми, монохромными. Я попыталась найти какую-то логику, связующий мотив в этой коллекции, но с беглого взгляда не поймала ничего.

Эдвард потянул меня влево, и мы остановились перед маленьким квадратным полотном, написанным маслом, в простой деревянной раме. Эта картина выглядела очень скромно на фоне больших красочных холстов — исполненная в разных оттенках сепии, она изображала маленький город: круто наклоненные крыши, несколько башен с острыми шпилями наверху. Весь передний план занимала широкая река, ее пересекал мост, на котором располагались строения, похожие на крохотные соборы.

— Лондон в тысяча шестьсот пятидесятых, — пояснил Эдвард.

— Да, Лондон моей юности, — добавил Карлайл, неожиданно возникая за нашими спинами.

Я невольно отшатнулась — я не слышала, как он подошел. Эдвард сжал мою руку.

— Хочешь сам рассказать? — спросил он. Я чуть развернулась, чтобы видеть реакцию Карлайла.

Он встретил мой взгляд и улыбнулся.

— Я бы рассказал, но сейчас мне надо идти, я даже слегка опаздываю. Доктор Сноу взял больничный, и меня вызвали на дежурство. Кроме того, все эти истории ты знаешь не хуже меня, — добавил он, широко улыбнувшись Эдварду.

Это странное сочетание с трудом укладывалось в голове — повседневные заботы местного городского врача, прервавшие рассказ о его юных днях в средневековом Лондоне.

К тому же, мне стало неловко оттого, что он заговорил вслух только ради меня.

Тепло улыбнувшись мне напоследок, Карлайл вышел из комнаты.

Я долго разглядывала портрет его «малой родины».

— И что потом? — наконец, спросила я, поднимая глаза на Эдварда, который не отрываясь смотрел мне в лицо. — Когда он понял, что с ним случилось?

Он перевел взгляд на картины, и я тоже повернулась к ним. Он обратил мое внимание на картину побольше — пейзаж в скучных красках поздней осени. На нем была изображена пустая тенистая поляна в лесу, в отдалении виднелся скалистый утес.