Поддразнив одного из зевак, она посочувствовала ему, когда он за свои пятьдесят центов не сумел подняться выше «Хорошего мальчика», и с легкостью заставила его выложить еще доллар за три дополнительные попытки. Она нарушала все правила аттракционной болтовни: не насмехалась над простаками даже чуть-чуть, не повышала голос до крика – и тем не менее ее слова странным образом были слышны, несмотря на музыку из палатки цыганки-гадалки, на выкрики зазывалы из соседнего аттракциона с шарами и на растущий несмолкающий гул пробуждающейся аллеи. Что самое необычное – она ни разу не встала со своего места, не прибегала к обычной энергичности балаганщиков – никаких драматических жестов, комических пританцовываний, громких шуток, сексуальных намеков, двусмысленностей – словом, ничего из стандартных приемов. Помимо восхитительно лукавого говорка, она сама была восхитительна. Этого было достаточно, и она была достаточно сообразительна, чтобы знать, что этого достаточно.
При взгляде на нее у меня перехватило дух.
Шаркающей самоуверенной походкой, какой я нередко пользовался при виде хорошеньких девушек, я наконец подвалил к ней. Она решила, что я – простак, желающий помахать кувалдой, но я ответил:
– Нет, мне нужна мисс Рэйнз.
– Зачем?
– Меня послал Студень Джордан.
– Тебя зовут Слим? Райа Рэйнз – это я.
– А-а. – В моем голосе сквозило изумление – она казалась совсем девчонкой, едва ли старше меня, и вовсе не производила впечатления хитрого и агрессивного концессионера, каким я воображал своего будущего работодателя.
По ее лицу скользнула легкая гримаса, которая, впрочем, не убавила ее красоты:
– Сколько тебе лет?
– Семнадцать.
– А выглядишь моложе.
– Скоро будет восемнадцать, – сказал я оправдывающимся тоном.
– Так всегда бывает.
– То есть?
– Потом тебе будет девятнадцать, потом двадцать, а потом тебя уже никто не остановит. – В ее голосе отчетливо слышался сарказм.
Я почувствовал, что она из тех людей, которые предпочитают резкость подхалимажу, поэтому заметил с улыбкой:
– Похоже, с тобой было совсем по-другому. Мне так кажется, что ты с двадцати скакнула сразу на девяносто.
Ответной улыбки я не увидел. Она осталась такой же равнодушной, но гримаса исчезла.
– Говорить можешь?
– А я что, не говорю?
– Ты знаешь, о чем я.
Вместо ответа я взял молоток и ударил по наковальне достаточно сильно, чтобы колокольчик зазвенел, привлекая внимание ближайших простаков. Затем, повернувшись лицом к проезду, разразился зазывной речью. Через несколько минут я заработал три доллара.
– У тебя получится, – сказала Райа Рэйнз. Разговаривая со мной, она смотрела мне прямо в глаза, и от ее взгляда я вспотел сильнее, чем от солнечных лучей. – Только запомни вот что: во-первых, этот аттракцион – не жульничество, и ты это уже доказал, а во-вторых – никаких отговорок. Жульничество и отговорки не допускаются на ярмарке братьев Сом-бра, и даже если бы допускались, то не у меня. Не так-то просто зазвонить в этот колокольчик, чертовски трудно, правду сказать. Но если простаку это удалось, если он выиграл, то он должен получить приз, а не отговорки.
– Понял.
Сняв передник для монет и коробочку с мелочью, она передала их мне. Речь ее была решительна и отрывиста, как у деловитого молодого начальника где-нибудь на «Дженерал моторс»:
– Я пришлю кого-нибудь к пяти часам, и ты будешь свободен до восьми вечера – поужинаешь, вздремнешь, если надо. Потом вернешься и будешь здесь, пока ярмарка не закроется. Выручку вместе с квитанциями принесешь вечером ко мне в трейлер, там, на лугу. Мой трейлер – «Эйрстрим», самый большой. Ты его узнаешь – он единственный, который прицеплен к новому красному «Шевроле» – пикапу. Если ты будешь играть честно и не вздумаешь сделать глупость – залезть, к примеру, в кошелек и прикарманить часть выручки – у тебя не будет проблем с работой на меня. Я владею еще кое-чем, и я постоянно подыскиваю честного человека, которому можно довериться. Плату будешь получать в конце дня. Если проявишь себя умелым балаганщиком и сможешь поднять дневные сборы, соответственно и заработаешь больше. Если будешь со мной честным, дела у тебя пойдут лучше, чем с кем бы то ни было. Но – слушай внимательно и намотай себе на ус, – если попытаешься надуть меня, малыш, я возьму тебя за яйца и вышвырну вон. Мы поняли друг друга?
– Да.
– Отлично.
Я вспомнил, что говорил Студень Джордан – о девушке, которая начала с «веселых весов» и к семнадцати годам стала владелицей большой концессии, и поинтересовался:
– А в кое-что, чем ты еще владеешь, не входит «утиная охота»?
– "Утиная охота", один стенд с «веселыми весами», «городки», забегаловка, где торгуют пиццей, детская карусель под названием «Тунервильский трамвайчик» и семьдесят процентов в небольшом шоу, которое называется «Странные животные», – отчеканила она. – Кроме того, мне не двадцать и не девяносто – мне двадцать один, я прошла чертовски долгий путь из ничего за чертовски короткое время. Я далеко не простак, и если ты не будешь это забывать, Слим, то мы с тобой поладим.