Марко зашел, чтобы забрать дневную выручку, так что я мог не откладывая приступить к разборке силомера. И в то время, как я возился с ним, несколько сот остальных балаганщиков — владельцы, кассиры, зазывалы, укротители, эквилибристы, велосипедисты, карлики и лилипуты, девицы, повара из забегаловок, грузчики, короче, все, кроме детей (которые уже были в кровати) и тех, кто присматривал за детьми, занимались тем же самым — разбирали и паковали карусели, аттракционы, палатки, забегаловки и все, что можно, освещенные огнями от здоровенного ярмарочного генератора. Разборка небольших «американских горок», редкости на бродячих ярмарках, сопровождалась непрерывным лязгом, звоном и дребезжаньем. Сначала этот звук раздражал, но вскоре уже казался странной немелодичной музыкой, не такой уж и неприятной, а еще через некоторое время стал такой неотъемлемой частью общего шума, что я и вовсе перестал его замечать. Клоунское лицо на павильоне смеха распалось на четыре части, которые одну за другой спустили вниз. Последним спустили громадный красный нос. Некоторое время он висел в одиночестве, точно исполинская нюхалка огромного насмешливого Чеширского кота — тот исчезал так же странно, по частям, как и его родич, поддразнивавший Алису. Нечто размером с динозавра и с таким же аппетитом откусило кусочек от чертова колеса. В Шоквилле спускали вниз портреты пятнадцати футов высотой, изображавшие искаженные черты и лица уродцев. Опускаясь с поддерживающих столбов, холсты закручивались, шли волнами, и от этого плоскостные портреты приобретали видимость объемных, подмигивали, ухмылялись, скалились, со смехом косились на балаганщиков, вкалывающих внизу. Затем они складывались, матерчатые губы целовали нарисованные лбы, лишенные глубины глаза могли теперь созерцать лишь свои же носы, плоскостная реальность быстро подменяла кратковременную иллюзию жизни. От чертова колеса откусили уже два куска. Закончив с силомером, я направился помогать паковать остальные концессии Райи Рэйнз, а потом прошел по всей аллее, помогая повсюду, где было нужно. Мы выкручивали болты из деревянных стенных панелей, укладывали палатки в парашютные мешки, готовясь к десанту на Йонтсдаун, разъединяли брусы и подпорки, непрерывно шутили за работой, обдирали костяшки, напрягали мускулы, до крови резали пальцы, наглухо заколачивали крышки ящиков, заталкивали эти ящики в грузовики, отрывали доски от настила павильона электромобилей, пыхтели, потели, бранились, смеялись, жадно глотали содовую воду, опрокидывали в себя холодное пиво, подманивали к грузовикам двух слонов, тащивших самые тяжелые брусья, спели несколько песен (некоторые из них написал Бадди Холли, который к тому времени уже четыре с половиной года как умер и покоился вместе с «Бичкрафт Бонанца» на одиноком замерзшем поле между Клир-Лейк, штат Айова, и Фаро, штат Северная Дакота). Мы вывинчивали шурупы, выдергивали гвозди, сматывали несколько миль электрических кабелей, и когда я в очередной раз взглянул в сторону чертова колеса, я обнаружил, что оно съедено целиком, не осталось ни единой, даже самой маленькой косточки.
Руди-Рыжий Мортон, главный механик братьев Сомбра, которого я повстречал в то первое утро на ярмарке, командовал нашим взводом, а им, в свою очередь, командовал Гордон Элвейн, лысый и бородатый человек, ответственный за перевозки. Горди нес ответственность за окончательную погрузку гигантской ярмарки. Учитывая, что ярмарка братьев Сомбра путешествовала в сорока шести железнодорожных вагонах и девяноста тяжелых грузовиках, работа у него была очень ответственная.
Мало-помалу аллея, точно люстра со множеством ламп, погасла и исчезла.
Усталый, но с невероятно приятным чувством коллективизма, я вернулся в трейлерный город на лугу. Многие уже выехали в Йонтсдаун, остальные уедут только завтра.
Я не пошел в свой трейлер.
Вместо этого я направился к «Эйрстриму» Райи Рэйнз.
Она ждала меня.
— Я надеялась, что ты придешь, — сказала она.
— Ты же знала, что приду.
— Я хотела сказать...
— Неважно.
— Извини.
— Я весь грязный.
— Хочешь принять душ?
Я хотел. Так я и сделал.
Когда я вытерся, меня уже ожидало пиво.