После этого лихорадка, горе и усталость сговорились унести меня подальше в царство бреда. Приходя в себя, я то обнаруживал, что пытаюсь исцелить ее, то тихонько напеваю ей — чаще всего старые мелодии Мадди Холли, строчки в которых странным образом перековеркал бред. Порой я бормотал строчки из старых фильмов с Уильямом Пауэллом и Мирной Лой, которые мы оба так любили и временами говорили друг другу в моменты нежности и любви. Я то гневался на бога, то благословлял его, резко обвинял его в садизме вселенского масштаба, а через мгновение всхлипывал и напоминал ему о его репутации милосердного. Я рассыпался в восхвалениях и в неистовстве, причитал и ворковал, молился и сыпал проклятьями, потел и трясся, но в основном плакал. Помню, как я думал, что мои слезы исцелят ее и вернут к жизни. Безумие.
Учитывая обильный поток слез и пота, казалось всего лишь делом времени, когда я полностью ссохнусь, превращусь в пыль и меня унесет прочь. Но в тот момент такой конец был страшно желанным для меня. Просто обратиться в пыль и улететь, рассеяться, как будто я никогда не существовал.
Я больше не мог подняться и сделать хоть один шаг вперед, но путешествовал в сновидениях, являвшихся мне. В Орегоне я сидел на кухне дома Станфеуссов и уплетал кусок домашнего яблочного пирога, который испекла мама, и она улыбалась мне, а сестры говорили, как это здорово, что я снова с ними, и как я буду счастлив снова увидеть отца, когда — уже совсем скоро — я присоединюсь к нему в загробном мире и покое. На ярмарочной аллее, под голубым небом, я подходил к силомеру, чтобы представиться мисс Райе Рэйнз и попроситься на работу, но владелицей силомера была какая-то другая женщина, которую я прежде никогда не видел, и она сказала, что никогда не слышала о Райе Рэйнз, что никакой Райи Рэйнз не существует, что я, должно быть, что-то напутал, и в страхе и панике я бегал по всей ярмарке, от аттракциона к аттракциону, в поисках Райи, но никто никогда не слышал о ней, никто, никто. А в Джибтауне я сидел на кухне, пил пиво с Джоэлем Таком и Лорой, и вокруг толпились другие балаганщики, и среди них Студень Джордан, больше не мертвый, и когда я вскочил, протянул руки и с неподдельной радостью обнял его, толстяк сказал мне, что не надо удивляться, что смерть вовсе не конец, чтобы я посмотрел туда, в сторону мойки, и когда я посмотрел, то увидел отца и моего брата Керри — они пили яблочный сидр, и усмехались мне, и говорили: «Привет, Карл, отлично выглядишь, малыш», а Джоэль так сказал:
— Господи Исусе, парень, как ты вообще ухитрился столько пройти? Взгляни-ка на эту рану на плече.
— Выглядит, как будто укус, — заметил Хортон Блуэтт, нагибаясь поближе с фонариком.
— Бока в крови, — огорченно сказал Джоэль Так.
А Хортон сказал:
— И вот брючина вся намокла в крови.
Каким-то образом мои грезы переместились в шахту, где я сидел, держа в объятиях Райю. Все остальные обитатели сна улетучились, кроме Джоэля и Хортона.
И Люка Бендинго. Он возник между Джоэлем и Хортоном.
— Д-д-держись, С-С-Слим. Мы т-т-тебя отнесем домой. Ты п-п-просто хватайся за н-н-нас.
Они попытались взять Райю у меня из рук, и это было непереносимо, хоть это и был всего-навсего сон, поэтому я начал отбиваться. Но сил у меня оставалось немного, и я не мог долго противостоять им. Они забрали ее у меня. Оставшись без этой сладостной ноши, я лишился цели и тяжело опустился вниз, мокрый, как тряпка, и всхлипывающий.
— Все в порядке, Слим, — сказал Хортон Блуэтт. — Мы позаботимся. Ты просто лежи и дай нам сделать то, что мы должны сделать.
— Пошел на хер, — ответил я.
Джоэль Так засмеялся и заметил:
— Вот это дух, парень. Это дух того, кто выжил.
Остальное я помню плохо. Обрывками. Помню, как меня несли через темные туннели, где лучи фонариков метались взад-вперед, время от времени превращаясь в моей горячке в лучи прожекторов, кромсающих на куски ночное небо. Последняя вертикальная шахта. Два последних туннеля. Кто-то приподнимает мне веко... Джоэль Так, заботливо глядящий на меня... его кошмарное лицо, самое приятное из всего, что я когда-либо видел.
Потом я очутился снаружи, на воздухе, где тяжелые серые тучи, которые, казалось, многие века нависали над графством Йонтсдаун, опять закрыли небо, густые и темные. На земле лежал свежий снег, много снега, толщиной в два фута, а то и побольше. Я вернулся мыслями к снежной буре, собиравшейся в воскресенье утром, когда Хортон повел нас в шахты, и только с этого момента начал осознавать, что я не сплю. Буря пришла и прошла, и горы покрывало одеяло свежего снега.
Сани. Они захватили с собой две длинных волокуши, с широкими, точно лыжи, полозьями и сиденьем сзади. И одеяла. Великое множество одеял. Они привязали меня ремнем к одним саням, завернув в пару теплых шерстяных накидок. На вторые сани они положили тело Райи.
Джоэль сел на корточки рядом со мной.