У меня тогда появилось наваждение, может быть я сделал роковую ошибку, отдавшись ему, всё-таки что случилось, то уже случилось. Я решил встать ранним утром и дать волю своему настроению, которое никогда нельзя предрешить – просто, как я пожелаю в тот момент, так оно и будет. Всё отдать в лапы фатума, в который моя вера всегда была размыта и скорее скептична.
Я встал с ужаснейшим настроением, и решение единогласно гласило: разорвать всю связь с этой женщиной. Максимально прямо до хладнокровности я изложил ей свою немногословную речь:
– Вымётывайся из дома и чтобы я тебя больше не видел! – Хотя отчасти я не могу быть уверенным в авторстве этих слов – пожалуй, эти слова принадлежали Якову Петровичу.
Она всё понимала и возможно ожидала этих слов – одного из вариантов моего суда над ней. Собрав свои вещи, она улыбнулась, стоя в прихожей, поцеловала меня в щеку и сказала:
– Прощай, мой милый друг.
6
Ранним утром или поздней ночью я сидел в глубоком уединении и ел просроченные омары, оставшиеся после последней пьянки. Вёл беседу с неугомонным Яковом Петровичем на какую-то метафизическую тему. Яков Петрович вошёл в мою жизнь и более не являлся для меня необыкновенным явлением. Мы банально перекидывались фразами и, в общем-то говоря, были в неком потерянном состоянии. Счастливая семья в мгновение преобразовалась в две расколотые половинки одного целого. Это так и было: я и Юля были одним целым, – а теперь я как трёхлетний ребёнок небрежно разбил это целое вдребезги.
Моё нутро полыхало гневом, но я не срывался; я не выплёскивал эмоции наружу, не концентрировал их в определённой области, а копил их в себе и всё-таки делал это зря.
– Стоит повеселиться, расслабиться, снять гнетущее напряжение, можно сменить обстановку, – начал Яков Петрович.