Султан Юсуф и его крестоносцы

Чутье не обмануло Салах ад-Дина. Вскоре от атабека пришло воистину грозное послание, от которого уже было не отмахнуться, как от назойливой мухи. Атабек требовал, чтобы везирь египетского халифа выбросил из пятничной молитвы имя этого самого халифа-еретика, заменив его именем багдадского халифа аль-Мустади. Халиф Багдада происходил из династии Аббасидов, то есть потомков дяди пророка Мухаммеда, и правоверные сунниты считали его своим духовным главою. То, чего требовал атабек, можно было назвать переворотом, совершенным без оружия. Только великий факир мог отважиться на такой фокус, да и зрители должны были бы сидеть перед ним, как оцепеневшие кролики перед пастью удава, чтобы чудеса происходили перед их глазами, не вызывая страха и удивления.

О велении атабека первым узнал аль-Фадиль, а не ближайшие родственника везиря, самые верные приближенные — столь непростым показалось Юсуфу положение дел.

Аль-Фадиль, вызванный везирем через мгновение после того, как тот прочел последнее слово письма, огляделся, пристально посмотрел на апельсиновое дерево, росшее в саду, неподалеку от беседки, и как будто стал пересчитывать про себя желтевшие на нем плоды. Потом он тяжело вздохнул и покачал головой.

— Только не сейчас, малик. — Таково было мнение человека, лучше везиря знавшего, какие злые духи бродят по закоулкам дворца халифа.. — У меня есть сведения, что против тебя начинает готовиться новый заговор. Сведения скудные… а вернее смутные. Имена зачинщиков пока не известны. Как я понимаю, дело еще не дошло не только до первых, осторожных шагов, но и до первых решительных слов. Хуже всего то, что они, похоже, хотят привлечь к заговору ассасинов. Однако гонца в Масияф, к Старцу Горы [89], еще не посылали. Он бы не ускользнул от меня… Надо выждать. Если имя халифа исчезнет из пятничной молитвы они станут опасаться, что вот-вот исчезнет и сам халиф. И тогда чего доброго решатся на отчаянный, непредсказуемый ход. Вот где таится самая большая опасность, малик.

Отец же везиря, явившийся в беседку сразу, как только аль-Фадиль удалился из нее, никак не хотел поддаваться предостережениям.

— Юсуф, ты сам становишься скрытен и осторожен, как всякий исмаилит, — сурово проговорил Наим ад-Дин Айюб. — И не говори мне, что у тебя еще мало сил. Я прекрасно вижу, сколько у тебя сил. Хуже другое. Египет — как анаша. Он всем без разбора одурманивает голову. Похоже, и ты поддался дурману. Ты, правоверный мусульманин, боишься восстановить здесь истинную веру. Ты боишься исполнить волю Аллаха.

— Тебе, отец, доподлинно, как ангелу, известна воля Аллаха? — сдерживая нарастающий гнев, вопросил Салах ад-Дин.

— Разве слово великого атабека, которому верно служит вся наша семья, — стал повышать голос и его отец, — разве это слово, призывающее тебя свершить дело истинной веры, не есть воля Аллаха?

Взгляд отца вдруг напомнил Юсуфу леденящий тело и в то же время обжигающий душу взгляд Асраила.

— Когда наступит мой час, я сам получу тайное знамение от Всемогущего Аллаха, — словно в забытье, проговорил он. — Тогда ничьи чужие уста не произнесут веления свыше. Я не получу никаких многословных посланий. Но я буду знать, что именно теперь мне надлежит исполнить волю Аллаха.

Наим ад-Дин Айюб посмотрел на своего сына, как на лишившегося рассудка. Но сам он был многомудрым человеком и стал обдумывать свое впечатление. Наконец он снова заговорил — негромко и почти насмешливо:

— Может, ты стал суфием? Может, по ночам ты слышишь голоса? Может, ты возомнил из себя пророка, равного самому Мухаммаду, раз сидишь тут и дожидаешься небесного гласа? А вдруг я, старый слепец, не разглядел, что мой сын сам уже сделался исмаилитом… Ведь кто, как не исмаилиты, так любят скрытность, так любят все тайное… эту свою такию, «благоразумное скрывание веры», как они говорят. Однако же истинные валивсегда учили: там, где тайное, — там скорее найдешь дьявола. Я слышал, что главари исмаилитов разрешают своим приверженцам даже принимать христианское крещение ради сокрытия веры, а вернее ереси. Они говорят, что все позволительно в случае опасности. Но и тут скрыта очень большая тайна. Под опасностью надо подразумевать выгоду… Выгода и впрямь таит в себе опасность для души. Тут они не ошибаются, хотя, одурманенные ересью, полагают обратное… Что ты можешь сказать мне, Юсуф? Уж не принял ли ты из осмотрительности, на всякий случай, крещение от какого-нибудь копта или ромея, или же самого…

Он хотел сказать «римского первосвященника», но осекся, увидев, как смертельная бледность покрыла лицо его сына и на лбу у него выступили мелкие капли пота.

— Извини, Юсуф, — спохватился Наим ад-Дин Айюб, — я вовсе не хотел тебя оскорбить. Я всегда верно служил атабеку. Великий Зенги и его сын Нур ад-Дин облагодетельствовали всю нашу семью. Я хочу напомнить тебе, что великий Зенги, мир да пребудет над ним, уберег нас всех в ту нелегкую пору, когда нам грозили большие опасности.

— Я помню об этом, отец, — откликнулся Салах ад-Дин.