Глава 7
Начало смуты
89 год подходил к концу. Вместе с ним близилась к завершению и Союзническая война. В ноябре перед армией Помпея Страбона капитулировал после почти годичной осады Аскул, и сенат очень надеялся на добычу, захваченную в городе. Победоносному военачальнику был дарован триумф — единственный за всю Союзническую войну. 25 декабря состоялось его празднование. Одна из пленниц, шедших перед колесницей победоносного полководца, несла на руках младенца. Никому и в голову прийти не могло, что этот ребенок, Публий Вентидий Басе, впоследствии будет ревностно служить Цезарю и достигнет «степеней известных», став плебейским трибуном, затем претором и, наконец, консулом, войдя в состав коллегии понтификов. Он прославит свое имя тем, что в 38 году нанесет сокрушительное поражение парфянам в битве при Гиндаре и будет удостоен триумфа, хотя таковой ему и не полагался — Вентидий был тогда не самостоятельным командующим, а подчинялся Марку Антонию. Правда, недоброжелатели не забыли о том, что в свое время победитель парфян брал подряд на поставку мулов и экипажей, и писали на стенах стишки следующего содержания:
Но вернемся в декабрь 89 года, когда Помпеи Страбон купался в лучах славы. Несмотря на оказанную ему честь, он тотчас дал понять, как мало интересуют его нужды сограждан. Величие триумфа, как считалось, зависело во многом от того, какую сумму внес триумфатор в казну.[744] Сенат очень надеялся на пополнение бюджета за счет аскуланской добычи — Орозий писал, что отцам города не хватало денег для хлебных раздач и пришлось продавать общественные участки вокруг Капитолия (V. 19. 26–27). Подобный финансовый кризис не разражался в Риме уже больше ста лет, со времен Второй Пунической войны.[745] Однако Помпея Страбона мало беспокоили трудности казны. По закону полководец не был обязан отдавать добычу или доходы от ее продажи в казну, и он воспользовался этим правом, предоставив сенату самостоятельно разбираться с финансовыми проблемами. Не приходится удивляться, что Помпеи Страбон снискал себе репутацию эгоиста и корыстолюбца {Плутарх. Помпеи. 1.4; Граний Лициниан. 23F). Но не приходится удивляться и его поступку — ему надо было «подкармливать» свое войско, чтобы сделать его, если понадобится, орудием в борьбе за власть.
Повидимому, тогда же, в самом конце декабря, произошли события, которые можно считать своего рода прологом гражданской войны, уже стоявшей у ворот. В пределы римской провинции Азия вторгся понтийский царь Митридат VI Евпатор. Это был отнюдь не столь грозный противник, какими были кимвры, тевтоны или восставшие италийские союзники. Но в Азии вели дела многие деловые люди Рима, с которыми были тесно связаны весьма влиятельные сенаторы. Доходы от богатейшей провинции Республики стали поступать в казну Понта, а не в эрарий, что подстегнуло финансовый кризис. Проценты по долгам подскочили. Ростовщики требовали скорейшей уплаты долгов. Должники же, естественно, тянули, ссылаясь на внешние и внутренние неурядицы, а некоторые даже вспомнили о Генуциевом законе 342 года, воспрещавшем давать деньги в рост,[746] и стали на его основании грозить не в меру ретивым финансистам судом. Городской претор Авл Семпроний Азеллион предложил кредиторам и должникам решить вопрос в судебном порядке. Однако закон Генуция никто формально не отменял (его просто не соблюдали), и у ростовщиков могли возникнуть серьезные трудности, поскольку тяжбы пришлось бы вести не с безвестными людишками, а с весьма почтенными персонами, которые в соответствии со своим положением и задолжали больше других.
Поэтому ростовщики предпочли более короткий путь: когда претор совершал жертвоприношение у храма Диоскуров, в него полетели камни — как говорили, по наущению плебейского трибуна Луция Кассия. Опасаясь худшего, Азеллион бросился бежать и пытался спрятаться в ближайшей таверне, но был убит. Попытки найти виновных ни к чему не привели, несмотря на то, что преступление совершилось не во мраке ночи, а средь бела дня в присутствии множества людей {Аппиан. ГВ. I. 54; Ливии. Эпитома 74; Валерий Максим. IX. 7. 4).[747]