Сулла

Правда, некоторые авторы подругому рассказывают о начале проскрипций. Орозий пишет, что Рим наполнился головорезами Суллы, которые убили множество людей из злобы или жажды добычи. Это вызвало всеобщее негодование, которое выразил Квинт Лутаций Катул, чей отец погиб во время марианских репрессий. Он обратился к Сулле с укоризненным вопросом: «С кем же мы будем жить, наконец, если на войне убиваем вооруженных, а в мирное время — безоружных?» Тогда по совету центурионапримипила Фурсидия Сулла ввел проскрипции, чтобы упорядочить террор (V. 21. 2–3).

А вот какую историю рассказывает Плутарх: «Кровавым делам в городе не было ни числа, ни предела, и многие, кто и делто с Суллой никаких не имел, были уничтожены личными врагами, потому что, угождая своим приверженцам, он охотно разрешал им эти бесчинства. Наконец один из молодых людей, Гай Метелл,[1235] отважился спросить в сенате у Суллы, чем кончится это бедствие и как далеко оно должно зайти, чтобы можно стало ожидать прекращения того, что теперь творится. «Ведь мы просим тебя, — сказал он, — не избавления от кары для тех, кого ты решил уничтожить, но избавления от неизвестности для тех, кого ты решил оставить в живых». На возражение Суллы, что онде еще не решил, кого прощает, Метелл ответил: «Ну так объяви, кого ты решил покарать». И Сулла обещал сделать это. Некоторые, правда, приписывают эти слова не Метеллу, а какомуто Фуфидию, одному из окружавших Суллу льстецов. Не посоветовавшись ни с кем из должностных лиц, Сулла тотчас составил список из восьмидесяти имен. Несмотря на всеобщее недовольство, спустя день он включил в список еще двести двадцать человек,[1236] а на третий день — по меньшей мере еще столько же. Выступив по этому поводу с речью перед народом, Сулла сказал, что он переписал тех, кого ему удалось вспомнить, а те, кого он сейчас запамятовал, будут внесены в список в следующий раз» (Сулла. 31.1–6).

У этих историй есть очевидные изъяны. Прежде всего их авторы не учитывают, что между битвой при Коллинских воротах и упомянутым заседанием сената прошло совсем немного времени, одиндва дня,[1237] за которые сулланцы вряд ли могли совершить чтото из ряда вон выходящее. Но даже если так, возникает вопрос: а кого они убили помимо явных марианцев? Ни одного имени, ни одного эпизода. Повидимому, Плутарх и Орозий описали ситуацию, которая возникла ФУТОВ начала проскрипций.

Выходит, оба этих автора (или их источники) все выдумали? Ведь первый писал почти через 200 лет после событий, другой — через 500. Вряд ли речь идет о вымысле, но напутать вполне могли: коль скоро Плутарх и Орозий рассказывают о положении дел после начала проскрипций, то и возмущаться Катул и Метелл могли именно проскрипциями.[1238] А вот Фуфидий, возможно, имел основания заранее просить Суллу умерить гнев и ввести террор в какоето русло. Флор пишет, что он даже спас коекого от гибели (III. 21. 25). Фуфидий,[1239] как уже говорилось, был центуриономпримипилом, а потому не принадлежал к верхам общества. И хотя он водил знакомство с весьма высокопоставленными римлянами,[1240] среди его знакомых людей, далеких от власти, было куда больше, чем у Метелла или Катула. В случае разгула бесконтрольного террора их некому было защитить, публикация списков осужденных внесла бы хоть какуюто ясность. Если именно такими намерениями руководствовался Фуфидий, то он жестоко ошибся.

Эдикт о проскрипциях предусматривал следующее: того, кто попал в списки «врагов», любой мог безнаказанно убить[1241] и даже получить за это награду — 48 тысяч сестерциев за голову. Имущество проскрипта конфисковывалось; за его укрывательство грозила смерть; его дети и внуки лишались гражданской чести, права на родительское имущество и не могли занимать магистратур, однако обязаны были нести повинности, связанные с их сословным положением (Плутарх. Сулла. 31. 7–8; Катон Младший. 17.5; Ливии. Периоха 89; Веллей Патеркул. П. 28. 4 и др.).

Таким образом, Сулла предлагал принять участие в избиении проскриптов всем желающим. Кроме того, он заявил, что пополнит список новыми именами, если когото забыл, и тем откровенно провоцировал доносительство. Сулла словно кидал кость толпе, которая, как говорил Саллюстий, считала честным все, за что ей платили (Югуртинская война. 86.3). Плутарх писал, что проскрипции были встречены всеобщим недовольством. Но он имел в виду скорее представителей высших классов, против которых в первую очередь и были направлены репрессии. Неудивительно, что Сулла, как указывает Плутарх, не посоветовался с магистратами — их избирали еще при марианцах, и многие из них сами попали в списки осужденных, а другие вряд ли одобрили бы новые бессудные расправы. Да и вообще их мнения не интересовали победителя, оружием доказавшего свое право карать и миловать. Из простолюдинов же коекто увидел в проскрипциях неплохую возможность подзаработать и не преминул воспользоваться ею[1242] Впрочем, таких «умельцев» было вряд ли много — львиную долю конфискованного захватывали приближенные Сулльг.