Сулла

Что же касается другого консула, Луция Корнелия Цинны, то о нем известно куда меньше. Он принадлежал к числу патрициев и носил довольно редкий когномен. Его отцом был, по-видимому, консул 127 года, также Луций Цинна. Не позднее 90 года сын последнего занимал должность претора, а в 89-м в качестве легата вместе с Метеллом Пием нанес несколько тяжелых поражений марсам, после чего они начали просить мира. [861]Как видим, в отличие от своего коллеги, он имел заметные достижения на военном поприще, которые, надо думать, и помогли ему стать консулом. Следует отметить, что и тот и другой не имели связей ни с Суллой, ни с Марием. [862]Вероятно, отсутствие таких связей обеспечило им поддержку тех политиков, кто жаждал стабильности, и сыграло немалую роль в их победе на выборах.

Таким образом, неудачи Суллы при попытке провести своих кандидатов свидетельствуют не только о неприязни к нему в высших кругах римского общества, но и о том, что он не осмелился оказать давление на предвыборную кампанию. [863]Как пишет Плутарх, Сулла делал вид, будто ее исход его радует – «ведь благодаря ему народ, дескать, и пользуется свободой поступать как хочет». Он, по словам того же автора, оказал Цинне поддержку при соискательстве консулата, чтобы умерить ненависть толпы к себе (Сулла. 10.6). Думается, однако, что здесь источник Плутарха слукавил – речь могла идти не о «помощи» Суллы, а лишь о том, что он не чинил Цинне препятствий. [864]

Однако Сулла решил все же хотя бы немного подстраховаться, чтобы после его отбытия на войну с Митридатом не началась новая распря. По словам того же Плутарха, он взял с Цинны «скрепленное страшными клятвами обещание поддерживать дело Суллы. [865]Цинна поднялся на Капитолий и, держа в руке камень, принес присягу на верность, скрепив ее таким заклятием: пусть будет он, если не сохранит доброго отношения к Сулле, вышвырнут из города, подобно этому камню, брошенному его собственной рукой. После этого в присутствии многих свидетелей он бросил камень на землю» (Сулла. 10. 6–7). [866]

Пройдет совсем немного времени, и Цинна выступит в пользу важнейшего из законов погибшего Сульпиция – о распределении италийцев по 35 трибам. Вновь прольется кровь, Цинна потерпит поражение и поспешно покинет город, а сенат лишит его консулата. Подчеркнуть порочность Цинны и была призвана история с его клятвой – он обещал сохранять лояльность Сулле, а сам пожелал восстановить отмененный им закон Сульпиция, за что и принужден был бежать из Рима. Однако сам рассказ, несмотря на несколько наигранный пафос, не является выдумкой [867]– церемонии такого рода упоминают и другие античные авторы. [868]

Обычно исследователи передают рассказ Плутарха о клятве Цинны без всяких сомнений в его точности. Между тем принятие этого сюжета безо всяких поправок заставляет думать, что Цинна приносил присягу один. Однако он наверняка не согласился на такое унижение, а заставить его Сулла вряд ли бы смог – как мы видели, он после взятия Рима старался действовать по возможности корректно. Да и что заставило бы Суллу заподозрить в Цинне бунтовщика? Предположения о том, что между ними случались стычки еще во время Союзнической войны, [869]ничем не доказаны. Если бы Цинна дал понять, что собирается восстанавливать важнейший из законов Сульпиция, его бы не избрали [870]– новая смута римской верхушке была не нужна. То, что он вообще не являлся креатурой Суллы, – опять-таки не аргумент, то же относилось и к Октавию. Но, может быть, Октавий принес присягу вместе с Цинной? Плутарх об этом умалчивает, хотя и не говорит прямо, что Октавий не прошел через ту же процедуру. [871]Между тем это предположение наиболее логично, [872]поскольку все расставляет на свои места: Сулле подозрительны оба консула, в то же время вдвоем им будет не унизительно приносить клятву, да и сенат возражать не станет – ведь он не заинтересован в очередной междоусобице. Бесполезность всего мероприятия наверняка и тогда не вызывала сомнений. Вреда от него, впрочем, тоже не было.