Штормы, принесшие так много бед армаде Карла, сослужили императору в конце концов неплохую службу. Они вынудили Барбароссу весь ноябрь укрываться в районе греческих островов. Остатки армады пробирались вдоль европейского побережья от порта Трапани на Сицилии в испанский порт Картахену. «Это была самая ужасная из всех катастроф, известных людям, или из тех, о которых я докладывал вашему величеству, – писал Франциску тайный агент. – Он (Карл) будет помнить ее всю жизнь».
Потеря восьми тысяч солдат и половины флота значили для империи меньше, чем гибель трехсот сановников. В одном из своих посланий агент Франциска проницательно предсказывал, что Карл никогда не забудет, как он, будучи беженцем на палубе корабля из Сицилии, услышал весть о выходе в море турецкого флота под командованием Барбароссы. И действительно, в течение семнадцати лет, которые ему осталось прожить, Карл больше ни разу не отважился отправиться в морской военный поход.
В Алжире, где престарелый Хасан-ага снова с удовольствием приступил к исполнению своих обязанностей правителя, ураганный ветер с Запада еще долго называли «ветром Карла».
Катастрофа в Алжире, хотя и замалчивавшаяся, оказала немедленное воздействие на развитие европейской политики. Узнав от своих агентов о случившемся, импульсивный король Франции денонсировал свое соглашение со своим старым противником – императором. Габсбурги были вынуждены пожинать плоды своей неудачной конфронтации с османским султаном. Между тем бейлербей моря совершал по собственной прихоти набеги на итальянское и испанское побережья, подверг осаде Ниццу и зимовал в Тулоне в качестве гостя французского двора.
Как бы то ни было, Хайр эд-Дин Барбаросса победил в конфликте с половиной Европы. Он сделал Сулеймана непризнанным хозяином Средиземноморья.
Поколение спустя Мигель де Сервантес, высмеивая закованных в латы конкистадоров своего времени в бессмертном образе Дон Кихота, писал: «Мир был уверен, что турки непобедимы на море».
ПОХОДЫ В АЗИЮ
Семь лет назад, в июне 1534 года, Сулейман еще не был ожесточен против европейцев. Его цели в отношении Европы оставались прежними. Но что-то повлекло его в Азию и сделало по существу азиатом. После четырнадцатилетней войны в Европе Сулейман Великолепный впервые отправился верхом на родную землю своих предков, двигаясь по следам султана Угрюмого – Селима. Перед этим лишь постарался завершить европейские дела, замирившись с Габсбургами. К этому времени умерла мать султана – Хафиза, Гульбехар удалилась в добровольную ссылку, с Сулейманом осталась его жена Роксолана. В душе султан уже понял, что ему никогда не войти в европейское сообщество. Он турок и останется турком.
Что же он был намерен делать теперь? Сулейман ни с кем не делился своими планами. Самый могущественный монарх в Европе, он скрывал свои мысли даже от своих ближайших советников. Он назначил сераскера Ибрагима командовать армией, послав заносчивого грека добиваться лавров на поле боя. В море остался его новый флот под командованием крестьянина с одного из островов – султан ни разу не посещал ни одного военного корабля.
Он был мягок душой? Видимо, да. Недаром Даниэль ди Людовизи писал, что у султана «меланхоличный характер, более пригодный для досуга, чем для дел. Говорят, его редко что-то беспокоит. В нем нет ни силы, ни расчетливости, необходимых для такого великого монарха. Он передал управление империей в руки своего Великого визиря Ибрагима, без совещания с которым ни он, ни его двор не принимаются за серьезное дело. Между тем Ибрагим не советуется в делах со своим господином».
Знакомые слова. В сущности, то же самое говорил и Ибрагим. Людовизи высказал лишь часть правды – то, что он узнал из болтовни дипломатов. В действительности же все обстояло не совсем так. В открытом море Барбароссе тоже казалось, что он сам себе хозяин, однако Сулейман руководил им так, словно привязал бейлербея к себе шелковой нитью. И Ибрагим на практике делал то, что желал султан. Сулейман обладал стальной волей, хотя она и не проявлялась открыто. Может, он как раз боялся больше всего своего крутого нрава.
Для чего он тогда предпринял поход в Азию? Сулейман доверял Роксолане, но она была не из тех, с кем стоило говорить о таких вещах. Он не взял ее с собой в продолжительный поход. Тайну Сулеймана приоткрывают его же слова, содержащиеся, однако, не в лаконичном дневнике, а в написанных газелью стихах под названием «Он тот, кто ищет друга».
Здесь можно уловить страдание, которое еще ярче проявляется в других строках, в которых автор говорит, что человека с израненной душой не радует цветущий сад. А в одном месте султан выражается вполне определенно: