Сухэ-Батор

Разбитый и усталый возвращался Сухэ-Батор в свою юрту. Играл с сыном Галсаном, но лицо было сурово. Янжима безмолвно смотрела на мужа. А глаза опрашивали: «Ну как? Удалось поставить печать?»

И Сухэ-Батор, понимая этот безмолвный вопрос, сдерживая раздражение, отвечал:

— И на этот раз ничего не вышло. «Многими возведенный» беспробудно пьян. Вчера его отливали водой. Мы решим так: ты вместе с Галсаном перейдешь жить в мазанку к соседу. Я уже договорился. Юрту прядется продать. На дорогу нужны деньги. Много денег. Ведь я поеду в Троицкосавск под видом купца. Нужно купить телеги. Отсиживаться в Урге больше нет смысла. Получил телеграмму от Чойбалсана. Торопит…

Янжима только вздыхала. Она знала, что муж идет на верную гибель, но разве отец Дамдин отговаривал его в первый раз? Да и вправе ли она отговаривать его от поездки, если смысл всей жизни его именно в том, чтобы вызволить из неволи свой народ? Она и сама посещала собрания кружка и знает, что такое партийный долг.

За себя и за сына она не тревожилась. Только бы с Сухэ-Батором ничего не случилось. И все-таки сердце сжалось от дурного предчувствия. Трудно быть женой солдата, еще труднее быть женой солдата революции…

Вернулся сияющий Жамьян, протянул бумагу. Сухэ-Батор не верил глазам: на письме стояла печать богдо! Значит, Пунцук-Дорджи сделал свое дело.

В Россию, в Россию, на север!..

НА СЕВЕР, В РОССИЮ!

Сухэ-Батор, продал свою юрту и простился с семьей. Он был как путник, томимый жаждой и стремящийся к далекому источнику. С Сухэ-Батором отправлялись еще пять человек. Делегаты были взбудоражены. Из Урги решили выбираться поодиночке.

Сухэ-Батор отправлялся в путь под вымышленным именем. Он — купец Тумур, едущий за покупкой телег. Одет был купец Тумур в новенький чесучовый халат, янтарный мундштук трубки-гансы, небрежно засунутой за голенище гутула, лишний раз свидетельствовал о зажиточности и благосостоянии. Особенно хорош был ташюр — бамбуковое кнутовище с костяной ручкой. И никто не знал, что белую костяную ручку можно отвернуть; тогда окажется, что внутри ташюра запрятано письмо с печатью самого «многими возведенного».

И прежде чем покинуть пределы Монголии, Сухэ-Батор решил побывать у тех, к кому всегда рвалось его сердце. Он под покровом темноты прокрался к знакомому домику, осторожно постучал в ставню. Кучеренко и Гембаржевский ждали его. Только сейчас, в свете керосиновой лампы, Сухэ-Батор разглядел, как они оба постарели за последний год. Под глазами Кучеренко были желтые мешки.

— Сегодня мы уезжаем в Россию, — сказал Сухэ-Батор. — Я везу письмо к Советскому правительству. Пришел сказать вам спасибо за все от имени Монгольской Народной партии.

Друзья обнялись. Доктора Цибектарова не было: он выехал по делам в кочевье.

— Передайте русским товарищам от нас глубокий поклон, — произнес Кучеренко. — Скажите, что мы гордимся возложенной на нас миссией. Мы верим, что скоро, очень скоро весь Дальний Восток будет очищен от интервентов и белогвардейской сволочи, и за это дело не пожалеем своих жизней…

Настроенный радостно Гембаржевский негромко напевал:

Мы смело в бой пойдем
За власть Советов
И, как один, умрем
В борьбе за это…

Затем стиснул в объятиях Сухэ, прослезился:

— Верный друг Сухэ-Батор… Скажите Чойбалсану, что мы восхищены его смелостью. Встретит вас Сороковиков. Он ждет вашу делегацию. Поедете в Москву, может быть, повидаете Владимира Ильича… Почему мне не двадцать семь лет?!.

Печаль овладела Сухэ-Батором. Но не мог он знать, что это их последняя встреча и что он больше никогда-никогда не увидит мягких, ласковых глаз Кучеренко и приветливую улыбку на губах Гембаржевского…

Новоявленный купец Тумур 15 июля 1920 года покинул Ургу. Делегаты несколько раз меняли направление, встречным отвечали, что едут по торговым делам.

В это же самое время из Урги в Пекин спешно выехала еще одна делегация во главе с Чжалханцзой хутухтой. В делегацию входили Цэцэн-хан, Дэлэв хутухта и другие влиятельные люди. Миссия должна была выразить чувства преданности «благодарного» народа правительству Срединной республики. Кроме того, Чжалханцза тайно вез письмо с печатью «многими возведенного». Письмо надлежало вручить американскому консулу в Калгане. Богдо-гэгэн просил у Америки помощи и защиты от ненавистных китайцев. Точно такое же письмо с такой же печатью, но адресованное Японии, обязался передать министр Цецен-ван через японского консула в Хайларе.

А Сухэ-Батор стремился на север. На шестые сутки делегаты благополучно прибыли в урочище на южном берегу Иро. Здесь стояла юрта старого приятеля Сухэ-Батора пастуха Пунцука. Пунцук Захлебнулся от радости, увидев своего «бакши».

— Дорогой гость, желанный гость!.. — то и дело повторял он. — Сейчас мы сделаем барашку чик-чик.

Он суетился, смеялся, с восхищением разглядывал своего бывшего худжирбуланского командира. Правда, его несколько смущала богатая одежда гостя.