Читаем Суер-Выер и много чего ещё полностью

Потом её купали в тазу с горячей водой, вонь от жира гремучих змей смешалась с мыльным паром, и продолжались вопли и муки Шамайки.

Потом Джим подкинул в печурку расколотых ящиков, и клетку с Шамайкой подвинули поближе к печке. Приятнейший охватил её жар, добродушное тепло распушило шерсть ласково и необыкновенно.

— Чудо! — сказал японец и отчего-то опечалился и задумчиво глядел на кошку, и Джим пригорюнился, и так долго они сидели, грелись и любовались кошкой, которая блестела и переливалась серым и перламутровым.

— Серый барс с голубыми глазами, — вспомнил Джим.

— Лиззи! — крикнул японец. — Ты посмотри, какое чудо! Серая барсиха!

— Действительно, странное явление, — сказала Лиззи, взглянув на кошку. — Вон чего может наделать жир гремучих змей! Хочу только тебе сказать: чтобы выращивать кошек на мех, мало одной этой барсихи. Нужен хотя бы десяток.

— Потрясающая голова! — сказал японец. — Невиданная голова с самыми свежими мозгами, какие только есть на земле! Скажи-ка, моя милая, ну откуда у тебя такие свежие мозги, а?

— Сама не знаю, — отвечала достойная Лиззи.

Глава 20Карасий жмых

Клетку с Шамайкой выставили во двор, защитив её от ветра и дождя, и стали кормить кошку маслянистой пищей.

— Главное условие успеха, — толковал японец, — маслянистая пища. Скажи-ка, Джим, ты покормил сегодня кошку маслянистой пищей?

— Масло сам слопал, а кашу киске отдал, — ворчала Лиззи.

— Неправда, мэм, я не лопал масло. Негры вообще не едят масло в это время года.

— А почему же тогда киска не толстеет?

— Какое противное слово «киска», — обижался негр. — Сказала бы ещё «киса».

— Киса — это твоя рожа, когда ты объешься маслянистой пищей, — недружелюбно пояснила Лиззи, которая, как мы давно заметили, была по натуре грубовата. Я бы даже назвал её неотёсанной, если б она не была так худа.

Снова подкатила зима.

Холодные ветры трепали шерсть Шамайки, мех её становился всё пушистей и краше. Делать кошке было совершенно нечего, и она бесконечно лизала свою шубу, и с каждым взмахом кошачьего языка шкура её приближалась к совершенству.

Тут вдруг и Простуженная Личность пожаловала в лавку японца. Личность эта потрясающе чихала и тащила на спине огромный мешок.

— С вас два доллара, сэр, — сказала Личность, начихавши на всех окрестных кроликов.

— Два доллара?! — восхитился японец. — Ну, этого даже я не ожидал. Вываливай!

— Советую запереть двери, сэр, — сказала Личность, скидывая на пол мешок, из которого неслись вопли.

Джим запер дверь, и из мешка стали выскакивать коты и кошки всех возрастов, мастей и общественных положений. Рябые и рыжие, пятнистые и гиенистые, трущобные и хозяйские, заметались они по лавке, завыли, замяукали. Большинство ринулось к выходу, и Джим отгонял их лопатой, яростно, по-собачьи рыча. Джим — наивная душа — про что думал, в то и превращался. И сейчас он превратился в собаку, и на эту собаку с лопатой стоило поглядеть.

— Никак не могу, сэр! У меня появилось совершенно собачье настроение.

— Кошек тут много, — сказал японец. — Но я не вижу здесь двух долларов. Вот это Молли — кошка мадам Дантон, а это рыжий Крис господина У-туулина. Двадцать центов долой! Кошек придётся вернуть владельцам.

— Ничего подобного! — спорила Личность. — Я не дурак, хоть и простужен. Я прекрасно понимаю, что вы вернёте их за приличное вознаграждение.

Личность кое-как удовлетворили, вытолкали на улицу и стали сколачивать клетки.

Скоро рядом с клеткой Шамайки выросли на улице ряды решёток, за которыми кошки трущобные и помоечные обжирались рыбными головами.

— А по-моему, всё это зря, сэр, — говорил Джим. — Весь этот сброд никуда не годится. До Шамайки им далеко. Ну какой мех из этой твари. Интересно, где он такую дохлятину изловил?

— Джим, ты негр и поэтому ничего не понимаешь. Мы продадим этот мех, но мы скажем, что это выхухоль! Ха-ха! Ты понял наконец всю глубину моей затеи?

Японец смеялся и хлопал Джима по чёрным плечам.

— Ну а вот эту образину за кого мы выдадим?

— Эту вот? — Японец крепко задумался, разглядывая кошку, которая смахивала на смесь обезьянки с гиеной. — Действительно, задача. Ладно, что-нибудь придумаем, скажем, что это какой-нибудь гималайский еноторог. Джим, поверь мне, нам очень помогут жмыхи! Жмыхи, Джим, жмыхи! Я привёз два пуда специальных жмыхов, нажатых из рыбьей требухи! Это чудо какое-то! Да ты вот сам попробуй.

Джим запустил руку в какой-то сомнительный мешок с надписью «Карасий жмых», отведал серого вещества, зачмокал и засопел.

— Ох, маса-маса, дорогой сэр, — сказал Джим, — давай всех кошек выгоним, а жмыхи сами съедим.

Глава 21Ария Энрико Карузо

К концу зимы трущобные кошки подразгладились, распушились. Жмыхи и холодный воздух помогли этому малосимпатичному делу — выращиванию кошек на мех. Коты обжирались жмыхами, и к началу марта у них появилось адское желание петь и выть по ночам. Начались невероятные концерты и рапсодии, весь мир вокруг японца замяукал. Мяукала подушка, когда он ложился спать, мяукало одеяло, мяукали канарейки и кролики, и даже негр Джим замученно и хрипло примяукивал.

Не мяукала только Лиззи.

Перейти на страницу:

Все книги серии Русская литература. Большие книги

Москва – Петушки. С комментариями Эдуарда Власова
Москва – Петушки. С комментариями Эдуарда Власова

Венедикт Ерофеев – явление в русской литературе яркое и неоднозначное. Его знаменитая поэма «Москва—Петушки», написанная еще в 1970 году, – своего рода философская притча, произведение вне времени, ведь Ерофеев создал в книге свой мир, свою вселенную, в центре которой – «человек, как место встречи всех планов бытия». Впервые появившаяся на страницах журнала «Трезвость и культура» в 1988 году, поэма «Москва – Петушки» стала подлинным откровением для читателей и позднее была переведена на множество языков мира.В настоящем издании этот шедевр Ерофеева публикуется в сопровождении подробных комментариев Эдуарда Власова, которые, как и саму поэму, можно по праву назвать «энциклопедией советской жизни». Опубликованные впервые в 1998 году, комментарии Э. Ю. Власова с тех пор уже неоднократно переиздавались. В них читатели найдут не только пояснения многих реалий советского прошлого, но и расшифровки намеков, аллюзий и реминисценций, которыми наполнена поэма «Москва—Петушки».

Венедикт Васильевич Ерофеев , Венедикт Ерофеев , Эдуард Власов

Проза / Классическая проза ХX века / Контркультура / Русская классическая проза / Современная проза
Москва слезам не верит: сборник
Москва слезам не верит: сборник

По сценариям Валентина Константиновича Черных (1935–2012) снято множество фильмов, вошедших в золотой фонд российского кино: «Москва слезам не верит» (премия «Оскар»-1981), «Выйти замуж за капитана», «Женщин обижать не рекомендуется», «Культпоход в театр», «Свои». Лучшие режиссеры страны (Владимир Меньшов, Виталий Мельников, Валерий Рубинчик, Дмитрий Месхиев) сотрудничали с этим замечательным автором. Творчество В.К.Черных многогранно и разнообразно, он всегда внимателен к приметам времени, идет ли речь о войне или брежневском застое, о перестройке или реалиях девяностых. Однако особенно популярными стали фильмы, посвященные женщинам: тому, как они ищут свою любовь, борются с судьбой, стремятся завоевать достойное место в жизни. А из романа «Москва слезам не верит», созданного В.К.Черных на основе собственного сценария, читатель узнает о героинях знаменитой киноленты немало нового и неожиданного!_____________________________Содержание:Москва слезам не верит.Женщин обижать не рекумендуетсяМеценатСобственное мнениеВыйти замуж за капитанаХрабрый портнойНезаконченные воспоминания о детстве шофера междугороднего автобуса_____________________________

Валентин Константинович Черных

Советская классическая проза
Господа офицеры
Господа офицеры

Роман-эпопея «Господа офицеры» («Были и небыли») занимает особое место в творчестве Бориса Васильева, который и сам был из потомственной офицерской семьи и не раз подчеркивал, что его предки всегда воевали. Действие романа разворачивается в 1870-е годы в России и на Балканах. В центре повествования – жизнь большой дворянской семьи Олексиных. Судьба главных героев тесно переплетается с грандиозными событиями прошлого. Сохраняя честь, совесть и достоинство, Олексины проходят сквозь суровые испытания, их ждет гибель друзей и близких, утрата иллюзий и поиск правды… Творчество Бориса Васильева признано классикой русской литературы, его книги переведены на многие языки, по произведениям Васильева сняты известные и любимые многими поколениями фильмы: «Офицеры», «А зори здесь тихие», «Не стреляйте в белых лебедей», «Завтра была война» и др.

Андрей Ильин , Борис Львович Васильев , Константин Юрин , Сергей Иванович Зверев

Исторический детектив / Современная русская и зарубежная проза / Прочее / Cтихи, поэзия / Стихи и поэзия
Место
Место

В настоящем издании представлен роман Фридриха Горенштейна «Место» – произведение, величайшее по масштабу и силе таланта, но долгое время незаслуженно остававшееся без читательского внимания, как, впрочем, и другие повести и романы Горенштейна. Писатель и киносценарист («Солярис», «Раба любви»), чье творчество без преувеличения можно назвать одним из вершинных явлений в прозе ХХ века, Горенштейн эмигрировал в 1980 году из СССР, будучи автором одной-единственной публикации – рассказа «Дом с башенкой». При этом его друзья, такие как Андрей Тарковский, Андрей Кончаловский, Юрий Трифонов, Василий Аксенов, Фазиль Искандер, Лазарь Лазарев, Борис Хазанов и Бенедикт Сарнов, были убеждены в гениальности писателя, о чем упоминал, в частности, Андрей Тарковский в своем дневнике.Современного искушенного читателя не удивишь волнующими поворотами сюжета и драматичностью описываемых событий (хотя и это в романе есть), но предлагаемый Горенштейном сплав быта, идеологии и психологии, советская история в ее социальном и метафизическом аспектах, сокровенные переживания героя в сочетании с ужасами народной стихии и мудрыми размышлениями о природе человека позволяют отнести «Место» к лучшим романам русской литературы. Герой Горенштейна, молодой человек пятидесятых годов Гоша Цвибышев, во многом близок героям Достоевского – «подпольному человеку», Аркадию Долгорукому из «Подростка», Раскольникову… Мечтающий о достойной жизни, но не имеющий даже койко-места в общежитии, Цвибышев пытается самоутверждаться и бунтовать – и, кажется, после ХХ съезда и реабилитации погибшего отца такая возможность для него открывается…

Александр Геннадьевич Науменко , Леонид Александрович Машинский , Майя Петровна Никулина , Фридрих Горенштейн , Фридрих Наумович Горенштейн

Проза / Классическая проза ХX века / Самиздат, сетевая литература / Современная проза / Саморазвитие / личностный рост

Похожие книги