Читаем Суер-Выер и много чего ещё полностью

— Музыка утоляет печаль, — сказал Жилец и мягко отобрал музыкальный инструмент. Вынул из кармана носовой платок с фиолетовыми цветочками, аккуратно протёр им гармонику и после приложил её к губам. Он не всунул её грубо в рот, как это делал Крендель, а сложил губы бантиком и бантик приблизил к ладам-окошечкам. Гармошка удивлённо прошептала: «Финкельштейн».

Жилец недовольно покачал головой и снова принялся протирать и продувать гармошку. Затем сложил из губ ещё более красивый бантик, глаза его увлажнились, и тихо-тихо, тоскливо и томительно он заиграл: «Некому берёзку заломати…»

И джунгли Кренделя сразу увяли, кусты поникли, листья опали, улеглись под американским клёном, и как-то само собой возникло вокруг нас золотое поле пшеницы и берёзка, трепещущая на ветру. Играя, Жилец глядел в небо, слегка раскачивался и в своём зелёном плаще был похож, в конце концов, на берёзку, которую никто не любит и не хочет почему-то заломати.

Тётя Паня свесилась из окна поглядеть, кто это играет, опечалилась за стеклом собака Валет, и даже Райка хмуро глянула из-за зелёного лука, оправив волосы. Замахал под музыку ветвями американский клён — единственное наше дерево, а дом наш, старый, пятиэтажный, помрачнел, раздумывая над словом «заломати».

— Прямо за душу берёт, — сказал дядя Сюва, — и держит.

Он сморщил лицо и сжал его рукой.

— Всю душу изранил, — сказал он. — Ну не бери же ты меня так за душу! Прошу: не бери!

Ласково, как плющ, музыка оплетала этажи, и под её аккорды во двор с улицы вошла сухонькая старушонка в чёрном пальто. Она остановилась посреди двора и подняла к небу указательный палец.

Это была бабушка Волк.

Бабушка Волк

В роговых очках с толстыми линзами, в длиннополом пальто, с авоськой, из которой торчали коричневые макароны, бабушка Волк казалась на первый взгляд той старушкой, про которую сказано «божий одуванчик». Но дунуть на этот одуванчик никто не решался, и особенно мы с Кренделем, потому что бабушка Волк глядела за нами.

Когда родители уезжали на Север, они договорились с бабушкой, что она за нами приглядит. Собственных родственников у неё не было, всю жизнь она глядела за чужими и достигла в этом деле таких вершин, что за нами уже глядела почти не глядя.

Войдя во двор, бабушка придирчиво осмотрела Жильца, и тот поперхнулся. Остатки музыки, как мыльные пузыри, улетели в небо.

Выставив указательный палец им вдогонку, бабушка Волк сказала:

— Пакуйтесь!

— Что такое? — заволновались жильцы.

— Снесут через неделю! Пакуйтесь и увязывайтесь.

— Старое на слом! — крикнул дядя Сюва. — Надо дать дорогу новому!

— А ты, Крендель, — сказала Райка, — продавай голубей, пока не поздно.

— Пакуйтесь! — в последний раз сказала бабушка и направилась к первому подъезду, как бы собираясь немедленно паковаться.

— По машинам! — крикнул дядя Сюва.

Хлопнув парадной дверью, бабушка вошла в подъезд. Со двора слышно было, как она нажала кнопку — и лифт загремел, опускаясь на первый этаж. Бабушка грохнула дверью лифта, нажала другую кнопку, лифт завыл, медленно поднимаясь вверх. Вдруг он прыгнул, закашлял и заглох.

— Опять, — сказал дядя Сюва, прислушиваясь из своего окна. — Опять застрял!

— Энергия кончилась! — крикнула тётя Паня.

— При чём здесь энергия? Я вам говорю: старое на слом, а вы не верите.

Дядя Сюва захлопнул окно и раздражённо вышел во двор.

Лифт, в котором сидела бабушка, прочно застрял между вторым и третьим этажом, и несколько минут мы бегали с этажа на этаж, стучали в двери ногами и нажимали кнопки. Постепенно в подъезде собрались жильцы, которые кричали и волновались.

— Надо звонить в лифтремонт! — кричал кое-кто. — Энергия кончилась.

— При чём здесь энергия? Дом перекосился — вот лифт и заклинивает, — сказал дядя Сюва и ударил в стену кулаком, будто хотел выпрямить маленько дом.

От удара стена дрогнула, лифт дёрнулся, прополз немного и остановился.

— Жми плечом, Кренделёк, — сказал дядя Сюва.

— Бабуля! — крикнул Крендель. — Вы давите кнопку, а мы будем в стены жать.

Дядя Сюва, Крендель и другие жильцы навалились на стену, а я стучал по ней каблуком. В тишине из каменной шахты послышался скрежет, медленно, толчками лифт пополз к третьему этажу.

— Ну! Ну! Ещё немного! — кричал Крендель. Казалось, он двигал лифт силою своей воли.

По сантиметру, по два мы выдавили лифт к третьему этажу.

Крякнув, как утка, железная дверь открылась, бабушка Волк вышла на лестничную площадку.

— Бабуля! — заорал Крендель. — Я уж стены хотел долбить!

— «Стены»! — недовольно повторила бабушка. — Математику тебе надо долбить, а не стены.

— Каникулы же, — растерялся Крендель.

— Хороший ученик и в каникулы смотрит в учебник. Никогда ты не слушаешь старших.

— Да что это вы, бабушка, — заступился дядя Сюва. — Пускай погуляет подросток.

— Тебе легко говорить, — сказала бабушка. — А я глядеть за ним должна. А как я могу глядеть, когда он не слушает старших.

— Почему не слушаю? Я слушаю.

— Это ты-то слушаешь? — сказала Райка.

— Да что вы ко мне привязались! Всё время придирки: «Крендель так, Крендель не так».

Голос у него задрожал, он опустил голову и побежал вверх по лестнице, на чердак.

Перейти на страницу:

Все книги серии Русская литература. Большие книги

Москва – Петушки. С комментариями Эдуарда Власова
Москва – Петушки. С комментариями Эдуарда Власова

Венедикт Ерофеев – явление в русской литературе яркое и неоднозначное. Его знаменитая поэма «Москва—Петушки», написанная еще в 1970 году, – своего рода философская притча, произведение вне времени, ведь Ерофеев создал в книге свой мир, свою вселенную, в центре которой – «человек, как место встречи всех планов бытия». Впервые появившаяся на страницах журнала «Трезвость и культура» в 1988 году, поэма «Москва – Петушки» стала подлинным откровением для читателей и позднее была переведена на множество языков мира.В настоящем издании этот шедевр Ерофеева публикуется в сопровождении подробных комментариев Эдуарда Власова, которые, как и саму поэму, можно по праву назвать «энциклопедией советской жизни». Опубликованные впервые в 1998 году, комментарии Э. Ю. Власова с тех пор уже неоднократно переиздавались. В них читатели найдут не только пояснения многих реалий советского прошлого, но и расшифровки намеков, аллюзий и реминисценций, которыми наполнена поэма «Москва—Петушки».

Венедикт Васильевич Ерофеев , Венедикт Ерофеев , Эдуард Власов

Проза / Классическая проза ХX века / Контркультура / Русская классическая проза / Современная проза
Москва слезам не верит: сборник
Москва слезам не верит: сборник

По сценариям Валентина Константиновича Черных (1935–2012) снято множество фильмов, вошедших в золотой фонд российского кино: «Москва слезам не верит» (премия «Оскар»-1981), «Выйти замуж за капитана», «Женщин обижать не рекомендуется», «Культпоход в театр», «Свои». Лучшие режиссеры страны (Владимир Меньшов, Виталий Мельников, Валерий Рубинчик, Дмитрий Месхиев) сотрудничали с этим замечательным автором. Творчество В.К.Черных многогранно и разнообразно, он всегда внимателен к приметам времени, идет ли речь о войне или брежневском застое, о перестройке или реалиях девяностых. Однако особенно популярными стали фильмы, посвященные женщинам: тому, как они ищут свою любовь, борются с судьбой, стремятся завоевать достойное место в жизни. А из романа «Москва слезам не верит», созданного В.К.Черных на основе собственного сценария, читатель узнает о героинях знаменитой киноленты немало нового и неожиданного!_____________________________Содержание:Москва слезам не верит.Женщин обижать не рекумендуетсяМеценатСобственное мнениеВыйти замуж за капитанаХрабрый портнойНезаконченные воспоминания о детстве шофера междугороднего автобуса_____________________________

Валентин Константинович Черных

Советская классическая проза
Господа офицеры
Господа офицеры

Роман-эпопея «Господа офицеры» («Были и небыли») занимает особое место в творчестве Бориса Васильева, который и сам был из потомственной офицерской семьи и не раз подчеркивал, что его предки всегда воевали. Действие романа разворачивается в 1870-е годы в России и на Балканах. В центре повествования – жизнь большой дворянской семьи Олексиных. Судьба главных героев тесно переплетается с грандиозными событиями прошлого. Сохраняя честь, совесть и достоинство, Олексины проходят сквозь суровые испытания, их ждет гибель друзей и близких, утрата иллюзий и поиск правды… Творчество Бориса Васильева признано классикой русской литературы, его книги переведены на многие языки, по произведениям Васильева сняты известные и любимые многими поколениями фильмы: «Офицеры», «А зори здесь тихие», «Не стреляйте в белых лебедей», «Завтра была война» и др.

Андрей Ильин , Борис Львович Васильев , Константин Юрин , Сергей Иванович Зверев

Исторический детектив / Современная русская и зарубежная проза / Прочее / Cтихи, поэзия / Стихи и поэзия
Место
Место

В настоящем издании представлен роман Фридриха Горенштейна «Место» – произведение, величайшее по масштабу и силе таланта, но долгое время незаслуженно остававшееся без читательского внимания, как, впрочем, и другие повести и романы Горенштейна. Писатель и киносценарист («Солярис», «Раба любви»), чье творчество без преувеличения можно назвать одним из вершинных явлений в прозе ХХ века, Горенштейн эмигрировал в 1980 году из СССР, будучи автором одной-единственной публикации – рассказа «Дом с башенкой». При этом его друзья, такие как Андрей Тарковский, Андрей Кончаловский, Юрий Трифонов, Василий Аксенов, Фазиль Искандер, Лазарь Лазарев, Борис Хазанов и Бенедикт Сарнов, были убеждены в гениальности писателя, о чем упоминал, в частности, Андрей Тарковский в своем дневнике.Современного искушенного читателя не удивишь волнующими поворотами сюжета и драматичностью описываемых событий (хотя и это в романе есть), но предлагаемый Горенштейном сплав быта, идеологии и психологии, советская история в ее социальном и метафизическом аспектах, сокровенные переживания героя в сочетании с ужасами народной стихии и мудрыми размышлениями о природе человека позволяют отнести «Место» к лучшим романам русской литературы. Герой Горенштейна, молодой человек пятидесятых годов Гоша Цвибышев, во многом близок героям Достоевского – «подпольному человеку», Аркадию Долгорукому из «Подростка», Раскольникову… Мечтающий о достойной жизни, но не имеющий даже койко-места в общежитии, Цвибышев пытается самоутверждаться и бунтовать – и, кажется, после ХХ съезда и реабилитации погибшего отца такая возможность для него открывается…

Александр Геннадьевич Науменко , Леонид Александрович Машинский , Майя Петровна Никулина , Фридрих Горенштейн , Фридрих Наумович Горенштейн

Проза / Классическая проза ХX века / Самиздат, сетевая литература / Современная проза / Саморазвитие / личностный рост

Похожие книги