Судный день

В ночь после взятия Исфагана на холмистой равнине вокруг города пылали большие костры. Повинуясь приказу эмира Тимура, гласившему: "У меня вас триста тысяч человек. Принесите мне каждый по голове и соорудите из них башни. А кто не принесет, будет отсечена его голова", воины бросились рубить головы исфаганцам, полгода содержавшим вора и изменника султана Ахмеда.

Эмир Тимур принимал жертвоприношения, восседая на троне на вершине холма, и воины, предав мечу всех мужчин, способных держать в руках оружие, принялись за юношей и подростков, и так как число отрубленных голов далеко не достигало установленного повелителем, то напоследок сносили головы женщинам и, обрив их наголо, выдавали за мужские, чтобы спасти свои. К рассвету меж холмов, на которых догорали костры, образовалось еще три холма из трехсот тысяч отрубленных голов. Малхамские сеиды, родственники шейха, видевшие все собственными глазами, не могли рассказать о том шейху, который как был в забытьи, так еще не приходил в чувство.

Подобрав шейха на дороге, сеиды выпросили у воинов продовольственного войска сотню яиц, разбили их и, тщательно вымешав с мукой, смазали спину, грудь и плечи шейха, затем, перевязав куском полотна, закрепили повязку деревянными планками и на руках перенесли и уложили шейха в одноконную двухколесную арбу, тоже выпрошенную у воинов продовольственного войска. И, лежа в ней, шейх четыре месяца ехал за армией эмира Тимура, которая преследовала султана Ахмеда Джелаири, укрывшегося на сей раз в Тебризе. Однажды весенним солнечным днем арба, в которой лежал больной шейх с перебитыми ребрами, остановилась под стенами старой, заброшенной крепости, сохранившейся в Тебризе еще со времен Казанхана Хулакида и давно непригодной для защиты города. Эмир Тимур уже вступил в город, но, как выяснилось, султан Ахмед опять бежал, на сей раз в крепость Алинджу. За городскими стенами клубилась пыль, там разбирали дома, а строительный камень сносили к крепостным стенам. Сюда же на носилках доставляли связанных воинов султана Ахмеда, их жен и детей, ставили стоймя на крепостные стены, обкладывали камнем, заливали раствором и обмазывали глиной. В течение дня стены поднялись в человеческий рост.

Под вечер всадники-тимуриды погнали впереди коней босых и с непокрытыми головами мастеров-каменщиков, возводивших стены, в дальний путь, в Самарканд, а над свежей кладкой остались торчать головы заживо замурованных людей. Они еще жили, дышали и на родном языке шейха святого Малхама призывали на помощь имама Мехти и пророка и проклинали людоеда Тимурленка.

Сумерки сгустились в ночь; голоса не смолкали, и от этих живых, стонущих, взывающих к небу камней у шейха по коже продирал мороз. Наслушавшись за четыре месяца дороги рассказов родственников-сеидов о погроме, учиненном тимуридами в Исфагане, он потерял надежду увидеть когда-либо свою дочь, и в груди, стиснутой деревом, не оставалось ничего, кроме брезгливого отвращения к людям, способным на подобные зверства. Шейх полагал, что ненависть его к коварному и бесчестному султану Ахмеду и его пособникам так велика, что казнь их неспособна вызвать в душе его иных чувств, кроме удовлетворения свершившимся возмездием. Но адские муки людей, стонущих в кладке крепостной стены, заставили его забыть и ненависть свою, и муки, и то, что эти люди повинны в них. Не смыкая глаз всю ночь напролет, он слушал их вопли и стоны. К утру они стихли, но теперь шейх сам, будь у него силы встать и крикнуть, готов был в голос проклинать эмира Тимура.

Сеиды ушли утром в город и вернулись с вестью, что Шамс нашлась. Не сознавая, какую перемену в его одеревеневшем теле произвели эти слова, шейх с невесть откуда взявшейся силой спрыгнул с арбы, пошатнулся, но сеиды подхватили его под руки, и, поддерживаемый ими, он пошел в город. Помутневшие от слез и слабости глаза шейха не видели ни великолепных тебризских мечетей, о которых он наслышался еще в бытность свою мукеббиром Малхама, ни развалин домов и разграбленных лавок; он не видел даже толпу, сквозь которую шел, поддерживаемый с обеих сторон сеидами. Но Шамс он увидел сразу. Она стояла среди наложниц султана Ахмеда.

Как выяснилось, шейх не один следовал за армией эмира Тимура; таких, как он понял сейчас, было множество. Знатные люди Карабаха и Нахичевани шли в надежде разыскать и вернуть уведенных султаном Ахмедом в плен дочерей, сестер и жен, а если повезет, то и награбленное у них добро. Султан Ахмед Джелаири, узнав, что армия Тимура подошла к Тебризу, сорвал со своих наложниц все драгоценности и, бросив гарем на произвол судьбы, бежал с женой в Алинджу. Гарем побывал сначала в руках тебризской знати, оставшейся в городе ждать эмира Тимура в надежде снискать его милость; затем попал в руки авангардных наступательных полков, первыми ворвавшихся в город и во дворец. После них из женской половины дворца вынесли несколько женских трупов, а оставшихся в живых, по приказу эмира Тимура, вывели на базарную площадь, чтобы их могли разыскать и забрать родные,