Судите и судимы будете

В середине второй недели они вышли на равнину. Степь, продуваемую вдоль и поперек. Кое-где, одинокими стражами стояли могучие амаки. Темно красные клочья мертвой травы-ползуна или бродячей травы лежали неподвижно, сначала иссушенные зноем, а потом убитые морозом. Коричнево-черная земля, блеклое небо в редких мазках облаков и колючий, пронизывающий, неутомимый ветер, дующий круглосуточно. Самой трудной частью пути для Богдана оказалась именно эта. Тем не менее, преодолели и равнину. Сначала появились редкие кустарники некриции, потом искривленные глазастые деревца, чередующиеся с густыми зарослями кам-кама по берегам озер. Мягкие стебли этого растения гнулись, но не ломались под порывами ветра. Они сплетались в сплошную, непролазную стену с помощью длинных гибких усиков и белесой массой застывали до весны.

На исходе недели караван вошел в смешанный лес. Тракт пролегал прямо через него. Ветер утих, зато изредка срывался мелкий снежок. Снова выглянуло солнце, потеплело, да и ночевки у костра стали куда приятнее. Нарубив листьев тои, путники устраивали роскошные ложа вблизи могучих деревьев.

В последнюю ночь, проведенную у подножья огромной тои, Богдану приснилось круглое озеро. В нем купалась какая-то девушка. Ему всё казалось, что это Лингова…

Шептунов проснулся, когда едва посерело, а заснуть больше так и не смог. Он закутался в плащ, сел у костра и грустно щурился на оранжевые языки пламени. Охранник косился на него, но молчал, меланхолично продолжая поджаривать кусочек хлеба из исмаи.

К полудню того же дня они достигли северных ворот Тшабэ.

Богдан в точности выполнял инструкции старика, но рука его лежала на ноже, а взгляд почти ощупывал пространство. Чувства были обострены до предела, каждая мышца напряжена. Он единственный волшебник в караване и поэтому в любом случае выделяется. Шептунов остановился слева от арки и почти сразу увидел паренька. Значит ли это, что старик говорил правду?

Худой подросток в грязно-коричневом плаще и с неожиданно богато выполненным серебряным амулетом на груди, внимательно изучал его. От взгляда странных оранжевых глаз, Дана передернуло изнутри. Он сообразил, что перед ним — оно. Шантиец. Паренек тем временем сложил особым образом ладони и подождал реакции. Шептунов долго тренировал этот жест, пока не довел до автоматизма, потому без труда узнал. Пытаясь справиться с внезапно охватившим волнением, повторил сплетение пальцев и улыбнулся, как надеялся, дружелюбно. Шантиец уверенно направился к нему и, остановившись в шаге, почтительно склонил голову.

— Я ваш помощник.

Дан снова посмотрел в оранжевые глаза паренька и ощутил странное, почти необъяснимое чувство сладкого ужаса и оцепенения. Как будто должен сейчас прыгнуть в пустоту.

Он испугался этим мыслям и быстро, чуть сбивчиво заговорил.

— Я прибыл с островов. Мне не нужно ничего больше объяснять?

Шантиец помотал головой и поманил его за собой. Дан почти с облегчением принял приглашение. Куда проще быстро идти по узеньким улочкам, всматриваясь и вслушиваясь, нежели испытывать острую неловкость общения.

Когда они вышли к храму (постройки волшебников в разных городах оказались похожи между собой), парень подвел его к почти незаметному со стороны боковому входу. Богдан попытался найти слова, чтобы хоть немного разрядить атмосферу. Он не мог понять, откуда на него свалилось столь редкое косноязычие. Спросил, увидит ли проводника вновь, поинтересовался именем. Услышав в ответ 'Келан', представился сам, совершенно позабыв, как на их языке звучит его имя. Паренек удивился, испуганно и с восторгом взглянул снизу вверх. А потом напомнил Дану, зачем, собственно, он прибыл, заговорив об упавшей звезде. Шептунов собрался мыслями и уже уверенно последовал в храм за проводником. Его ждала, как он надеялся, скорая встреча с Кристианом.

27 глава

Я стояла, облокотившись на леера, все-таки запомнила чудное для себя название, и смотрела на воду. Давно стемнело, качка стала сильнее, она обычно усиливалась к ночи, но чувствовала я себя все же неплохо. Поднялся небольшой ветер. Он освежал, пригоршнями швырял в лицо соленую водяную пыль. Небо стало темно-фиолетовым, глубокого, насыщенного тона, но сохранило пока яркость. Час-полтора и стемнеет окончательно, краски потускнеют, тени нальются угольной чернотой. Пока же можно наслаждаться, представляя в сладких мечтах, что враги вроде как далеко, а я вроде как в безопасности. Сплошной самообман.