Судить буду я

Сухроб Ахмедович рассчитывал, что они направятся к дому, а получилось наоборот, они пошли в глубь сада, и тут гость увидел широкий и полноводный арык. Беседка, сплошь увитая ярко цветущими розами, в которой их ждал Сабир-бобо, стояла на сваях прямо над водой. Доведя гостя до высокого крыльца беседки, устланного потертой ковровой дорожкой, сопровождающие молча, жестами, велели подняться, а сами, развернувшись, заскрипели сапогами по асфальтовой тропинке к дому.

Шатрообразная беседка, стоящая над широким арыком, пробивалась утренними лучами солнца и свежим ветерком с поверхности быстротекущей горной воды, оттого в ней оказалось светло и прохладно. И, только переступив порог, он увидел сидящего в углу человека, задумчиво перебиравшего четки, рядом невысокая подставка на манер музыкального пюпитра из резного красного дерева, на ней раскрытая старинная книга с пожелтевшими пергаментными листами, косо пересеченная широкой шелковой закладкой. "Коран", — подумал Сенатор и не ошибся. Старик, услышав слабо скрипнувшую половицу, отрешенно поднял голову, но, увидев гостя, улыбнулся и легко поднялся.

— Салам алейкум, сынок, с приездом, с возвращением на свободу, приветствовал духовный наставник, обнимая и похлопывая гостя по плечу. Не по возрасту молодой, приятный голос с властными нотками как бы не вязался с худощавым, тихим на вид благообразным старцем. Но Сухроб Ахмедович тут же нашел объяснение этому раздвоению образа — он впервые слышал его речь. В прошлый раз до самого отъезда он был уверен, что безмолвный служка глухонемой. Старик то отпускал гостя из своих объятий, то снова крепко прижимал к груди, и Сенатор, ощущая взволнованность Сабира-бобо, не прерывал долгой традиционной церемонии.

Старика так близко, рядом, он видел впервые. Как и в прошлый раз, одет он был только в белое. Но сейчас он понял, что белое белому рознь. Прижимаясь лицом к груди старика, он чувствовал приятную прохладу очень дорогой одежды, ее запах, фактуру. Как человек неравнодушный к своему гардеробу, Сенатор оценил это сразу, понял, что и в строгой, аскетичной на вид одежде есть свой шарм. По традиции расспрашивая гостя о житье-бытье, семье-детях, хозяин жестом пригласил к столу, к такой же низкой хан-тахте, за которой он только что пил чай с Исматом и Ибрагимом. Столик стоял у него за спиной, и он не увидел его при входе, теперь, усаживаясь на мягкие верблюжьи курпачи, он успел внимательнее рассмотреть шатер-беседку. Чувствовалось, что она хорошо обжита и что хозяин тут часто проводит время, он даже увидел вдалеке, у подставки для Корана, японский радиотелефон "Сони", точно такой он таскал дома за собой в ванную и во двор.

Продолжая автоматически отвечать на традиционные вопросы общего характера, гость внимательно разглядывал собеседника, замечая все новые и новые изменения в нем со дня последней встречи, когда именно он, Сабир-бобо, внес в столовую охотничьего дома в горах чемодан с деньгами и жилет из кевлара в подарок Шубарину. Старик как-то помолодел, посвежел, держался с таким естественным достоинством, что ему позавидовали бы многие власть имущие люди. Отчего такая глубокая метаморфоза произошла с человеком, задумался Сенатор, и тут же нашел ответ, ибо взгляд его случайно упал на зеленую чалму, видимо, снятую на время молитвы. Да, два хаджа подряд в Мекку уже прочно наложили отпечаток на духовного наставника хана Акмаля, и прежде державшегося независимо, с гордыней. На пороге бесшумной тенью появилась девушка с подносом, оставив чайник на хан-тахте, молча удалилась, и Сухроб Ахмедович, принимая из рук старика пиалу с чаем, сказал:

— Я должен вас поздравить, в вашей жизни за это время произошли большие и важные изменения. Вам удалось выполнить самую желанную мечту каждого мусульманина — посетить святые места пророка Мухаммада, Мекку и Медину, и коснуться лбом черного камня Кааба. А сделать это дважды удается и вовсе немногим, поистине святым людям, и я счастлив, что беседую с таким человеком. По дороге сюда я остановился возле вашей мечети. Прекрасная мечеть — вы оставляете единоверцам достойный след на земле, и наши потомки даже через десятки, сотни лет будут чтить вас, ваше имя как основоположника дивного храма. Построить мечеть в смутное время — это подвиг. Нынче все думают о животе, о дне насущном, а вы — о душе, я восхищаюсь и преклоняюсь перед вами…

Произнося взволнованную тираду, Сенатор наблюдал за реакцией старика и понял, что Исмат не обманул. Бальзамом, музыкой звучали для старика слова: "ваша мечеть", "ваш храм". Для начала он нашел верный тон беседы. И быстро объяснилось, отчего Сабир-бобо затребовал его в Аксай в приказном порядке. Мудрый старик, видимо, заметил, что гость все-таки обеспокоен поспешным вызовом, хотя старался и не подавать вида, поэтому, выслушав восторги по поводу архитектурной удачи и выбора места строительства мечети, сказал: