Судить буду я

Но теперь Сенатор далеко, не до политики ему сейчас, а Сабир-бобо нужно точно знать, у кого какие цели, за кем сегодня мощные силы, ошибаться нельзя, он должен поставить на верную карту. Иногда ему хотелось забыть о политике, не вмешиваться в нее, отдать все деньги духовенству, пусть построят мечети и медресе и назовут какую-нибудь его именем. Но и в мусульманском движении не было единодушия, каждая религиозная ветвь тянула одеяло на себя, и сам муфтий мусульман Средней Азии и Казахстана сидел на троне непрочно. Уж тут-то Сабир-бобо ориентировался верно. Уйдут деньги непонятно куда, и следов потом не отыщешь. Ставку на одну религию делать рано, считал человек в белом, пока это удел стариков из провинции, а они в жизни государства играют не главную роль, все решает по-прежнему партийная номенклатура, люди на должностях.

В Узбекистане, как и в соседних республиках, за годы перестройки мало что изменилось. Пользуясь обстановкой, один клан изгнал другой, тут всегда сводят счеты от имени государства, на толпу это производит впечатление законности, да и на центр тоже, коммунисты за семьдесят лет правления ни на шаг не продвинулись в понимании Востока, его сути. Стоило искать людей с программой в государственной структуре, и Сабир-бобо с каждым днем убеждался, что пора действовать, искать связи в Ташкенте, и первым человеком, на кого он решил выйти лично, оказался Салим Хасанович Хашимов, чиновник из Верховного суда республики, со странной кличкой — Миршаб, старый друг, однокашник и многолетний сослуживец Сенатора.

Новый год, как и предугадал прокурор Камалов, Миршаб провел в страхе, хотя, на взгляд родных и близких, веселился как никогда. Вернувшись домой из "Лидо", он застал у себя брата и сестру с семьями, а чуть позже приехали родственники по линии жены. С тех пор как Салим Хасанович круто поднялся по службе, большие праздники отмечали только у него, этим в Средней Азии отдается дань тому из клана, кто добился наибольшего успеха.

Нужно жить на Востоке, чтобы понять, что означает родня в судьбе каждого. Человек без родни, без рода, по местным понятиям, — нонсенс. Тут, пытаясь узнать о ком-то, прежде всего спрашивают — откуда, из каких мест происхождением, с кем состоит в родстве, и сразу становится ясным, почему он в почете, при должности.

Хашимов первым среди своих родственников стал заметной фигурой в республике и, получив возможность, с особым рвением помогал продвижению по службе многочисленному клану, видимо, помнил, как трудно складывалась собственная карьера.

В обоих семьях, и по его линии, и по линии жены, коренных ташкентцев, потомственных интеллигентов, имелось немало людей с высшим образованием, работали они в разных отраслях, но без поддержки не могли подняться высоко, хотя дело свое знали, и только с приходом Салима Хасановича в Верховный суд республики открылась дорога наверх многим из них.

Опять же надо жить на Востоке, чтобы понять отношение к гостям. Тут им действительно искренне рады — дом, в котором не бывают люди, даже богатый, благополучный, не пользуется уважением. Такие традиции имеют многовековую историю, и европейцу трудно представить, что бедняк мечтает не автомобиль приобрести, а принять хоть раз в жизни полный двор гостей за щедро накрытым столом. Эта национальная черта в крови и у дехканина, гнущегося под палящим солнцем на хлопковых плантациях с утра до ночи за гроши, и у таких людей с рафинированным воспитанием и образованием, как Салим Хасанович. Встретив неожиданно прокурора Камалова в "Лидо", он забыл и про новогодний подарок для очаровательной Наргиз, и о том, что сегодня в его доме по традиции соберется ближайшая многочисленная родня. Но долг хозяина дома заставлял его время от времени забывать о Ферганце, о нависшей над ним угрозе. Даже в такие минуты гость — превыше всего. Он помнил о загодя приготовленных подарках сестрам, братьям, кузинам, племянникам, своякам и свояченицам — каждого в богатом и щедром доме Миршаба ждал сюрприз. Такое не забывается, а в эту ночь человек из Верховного суда воистину был щедр, понимал, что, случись с ним беда, родня, клан никогда не оставит в горе ни жену, ни детей.

Обычно после встречи Нового года по московскому времени (а разница тут немалая — целых три часа) гости разъезжались, но в этот раз хозяин дома, неистощимый на выдумку и фантазию, не отпускал никого до утра. Он боялся остаться в огромном доме наедине с самим собой, со своими мыслями, их то и дело сносило к Ферганцу, прокурору Камалову.

Под утро гости, не привыкшие к столь длительному и обильному марафону за столом и вокруг елки, стали валиться с ног, и Салим Хасанович, присевший на минутку в глубокое кожаное кресло перевести дух, тут же, в зале, мгновенно заснул, и только тогда родные и близкие стали покидать гостеприимный дом, благодаря хозяйку за дивный Новый год.