Судить буду я

А может, следует настропалить Талиба и против прокурора Камалова? — пришла неожиданно дерзкая мысль. Ведь это он подсказал Шубарину, кто выкрал Гвидо Лежаву, и даже назвал адрес, где тот содержится. Хорошо бы руками Талиба расправиться со своими врагами, подумал Сенатор, пытаясь шире развить тему, и вдруг нашел применение Талибу при любом раскладе, даже если и не войдет с ним в сговор.

Вот уж обрадуется моей идее Миршаб, возликовал Сенатор. Миршаб после трех неудачных попыток покушения на жизнь прокурора Камалова остро переживал провалы и искал новых стрелочников, на которых можно было бы переложить очередное покушение. Турки-месхетинцы, чьи следы якобы остались на месте преступления, уже не казались убедительными и не принимались всерьез. И вот на такую роль Талиб, которого он еще и в глаза не видел и на чью помощь рассчитывал в борьбе с Шубариным и с Камаловым, вполне подходил — достойная фигура, авторитетная. Тут нужную версию и варианты отработать нетрудно при их с Миршабом опыте следственной и прокурорской работы, мог помочь и Газанфар. И если уж выпадет самому сводить счеты с Ферганцем, а не исключался и этот вариант, то ему нетрудно будет запутать свой след, как случилось во время ограбления прокуратуры, когда он организовал похищение кейса Шубарина с секретными документами и направил внимание следствия на Ростов из-за татуированного взломщика по кличке Кощей.

— Ай да Сухроб! Молодец! — похвалил себя Сенатор и в хорошем настроении поехал к Миршабу в Верховный суд. Мысль о том, что он готов предать его, как и Талиба, уже улеглась где-то в глубинах памяти до подходящего случая.

С Миршабом он пробыл до самого трапа самолета, они многое обсудили и даже наметили несколько вариантов, как рассорить хана Акмаля с их бывшим патроном Шубариным, но каждый из планов годился лишь при удобном случае и при определенном настроении аксайского Креза, они хорошо знали его нрав. В одном решении они оказались едины: не идти на покаяние к Артуру Александровичу и не признаваться в том, что вскрыли кейс и сняли копии с его сверхсекретнейших документов. Это признание рано или поздно могло стать чьим-то достоянием, кроме Шубарина, и на их авторитете можно было бы поставить крест. А пока оставался шанс избавиться и от Камалова, и от Шубарина.

Одним убийством больше, одним меньше, срок один — как говаривал иногда их подельщик покойный Артем Парсегян. С тем Сенатор и отбыл в Москву освобождать хана Ахмаля из подвалов Лубянки.

Покинув дом прокурора Камалова почти на рассвете, Шубарин вернулся в свой особняк в старом городе, но укладываться спать не стал, хотя отдохнуть не мешало. Он прямиком направился в крытый бассейн, примыкавший к его знаменитому саду, и с наслаждением поплавал, то и дело возвращаясь мыслями к полуночной встрече на Дархане. Позади была бессонная ночь, впереди трудный день, но усталости не чувствовал, наоборот, ощущал прилив сил. Теперь он знал причину этого подъема, наконец-то он определился и тут же приобрел так необходимое душевное равновесие. Радовало и то, что его непростые решения были поняты и одобрены, а ведь могло быть и иначе, наверху нечасто встречаются самостоятельные люди. После плавания он принял контрастный душ и, стараясь не разбудить домашних, поднялся к себе, в рабочий кабинет на втором этаже. Изящная итальянская кофеварка, с которой он не расставался и в командировках, стояла на сервировочном столике рядом с письменным столом, и он стал готовить себе большую чашку кофе с пенкой. Пока готовился кофе, он мысленно обдумывал послание на имя шефа службы безопасности республики генерала Саматова и генерального прокурора. Набирая текст на компьютере, он работал долго, часа два, пока снизу не позвали к завтраку. В это время он загонял готовый материал в память "IBM", а два экземпляра хорошо отпечатанного текста на шести страницах уже были тщательно вычитаны и подписаны.