Судить Адама!

Монах уже оценил нахальность Комаровского и прилипчивую настойчивость Мухина и стал рассказывать, вежливо поглядывая то на одного, то на другого, про веники, про испорченные подолы плакучих берез, таких пригожих, слов нет, про молодые погубленные деревца. Никто не против веников, но с умом надо делать, правила резки соблюдать. Чтобы после тебя природа не страдала, чтобы вместо ее красоты не возникало безобразия, подлости. Ты отдыхать отдыхай, но не ломай кустов и деревьев, не жги ненужных костров, не оставляй банок, бутылок и разного copy, бесстыжие твои глаза…

– Понятно, дед, напишем как надо. И подпись поставим твою, с указанием чина.

– Да, да, авторскую заметку дадим, не сомневайтесь. Мы тоже дети природы. Кстати, как ваша фамилия?

– Шишов. – Монах встал, не дожидаясь, пока его произведут в прадеды, и пошел к двери.

– Веники не забудь, дедок. У редактора-то.

– Парьтесь на здоровье. Только если суд спросит, потом подтвердите.

– Какой суд? – насторожился Мухин.

– Товарищеский. Скажу и там. А то кота судят, а до людей, которые природу губят, и дела нет.

– Постой, дед, постой! – Комаровский и Мухин мигом выскочили из-за столов и взяли Монаха под руки. – Кто судит? Какого кота? Где?

– На Новой Стройке. А кот – Титков Адам. Пустите, чего вцепились! – Монах сердито высвободил от газетчиков руки. Что за дурацкая привычка брать будто барышню или преступника. – Митя Соловей там председатель. Взаймыобразный.

– Взаимнообоюднов? Тот, что в райисполкоме работал?

– Он самый.

– Это же сенсация, Мухин!

– А кто ее открыл?

– Да сама открылась. Дед сказал. Правда, дед?

– Про суд вся Хмелевка знает, не спорьте.

– В самом деле?

– Врать я, что ли, стану. Вторую уж неделю вожжаемся. Объявленья Федя-Вася по всему райцентру развешивал, три заседанья было. Или четыре. Где у вас глаза-уши?!

– Действительно…

– Как это мы зевнули, старик?

Газетчики голодно посмотрели в форменную сутулую спину уходящего егеря и ринулись в кабинет редактора. Комаровский влетел первым и упал у порога, не заметив оставленных веников. Мухин с улыбкой напомнил ему о Цезаре:

– Плохая примета, старик. Не забывай историю.

– А-а, отстань. – Комаровский мигом вскочил, отряхнул деревянно загремевшие джинсы и устремился к редактору: – Шеф, поручите это дело мне!

Колокольцев поднял рыжую, с хохолком голову от гранок, не забыв прижать пальцем то. место, где остановил чтение.

– Почему тебе? – подоспел Мухин. – Как что свеженькое, так ему. А кто спровоцировал старика на разговор о суде? Я!

– Не ты один – вместе…

– Вот видишь! Тогда и писать – вместе!

– Нет, с ним невозможно… Шеф, примените наконец власть! У меня же острее перо, тоньше!

– У него острее – наглец! А вот насчет власти, шеф, он прав: примените. К нему. Пока он так выскакивает, мне нет ходу.

– Да зачем тебе ход, Мухин? Да ты…

Колокольцев ударил ладонью по столу:

– Хватит. Как на базаре. В чем дело? Рассказывайте кто-нибудь один. Ты, Мухин.

– Почему он?

– А почему ты?

– Я – Комаровский, понятно?

– А я – Мухин!

– Опять заорали. Ну, кто умнее, замолчите. – Колокольцев подождал и удовлетворенно хохотнул: – Оба замолчали. Молодцы. Докладывай, Мухин.

– На Новой Стройке товарищеский суд рассматривает дело кота Титкова Адама, – доложил Мухин.

Колокольцев снял трубку и попросил телефонистку соединить его с уличным комитетом Новой Стройки.

– Новая Стройка? Кто говорит?… Здравствуй, товарищ Башмаков… Да, Колокольцев. Что там у вас за суд происходит?… Это я знаю, дальше… Так, так, подробней, пожалуйста. Минутку, я запишу. – Колокольцев поискал взглядом по столу, не нашел, перевернул ленту гранок и на чистой оборотной стороне стал быстро писать. – Так… так… Интересно… И директор Мытарин? И народный судья?… Скажи пожалуйста!… Так. Когда? В среду? Значит, надо торопиться, спасибо… А?… Да, возможно, пришлем сотрудника, точно не скажу. До свиданья.

– Почему «не скажу», шеф? Я готов!

– Опять «я». Ну, Комаровский, погоди!

– Ладно – «мы»! Мы с Мухиным готовы, шеф, хоть сейчас. Мы немедленно пойдем…

– Никуда вы не пойдете. Первую полосу забили?

– Почти. Единственная дырка в тридцать пять строк.

– Вот и досылай про веники, чего ждешь? Монах тебе на блюдечке принес, в рот положил, разжевать не можешь?

– А суд?

– А суд – когда выясним. Надо согласовать.

– Да чего согласовывать? – не удержался опять Комаровский. – Как чуть что, сейчас согласовывать. Любую филькину грамоту…

– Ты думай, когда говоришь. Филькина грамота, Комаровский, может появиться только в шарашкиной конторе. Понял? Дай тебе волю, ты превратил бы газету в такую контору. Надо же иметь хотя бы какое-то представление о том курьезном деле!

– Вот и пошлите меня.

– Нас! – уточнил Мухин. – Здесь наклевывается фельетон, материал открыли вместе и писать будем вместе. Я не отступлю, Комар, не мечтай, ты меня знаешь!

– Ну хорошо, пусть вместе. Когда, шеф? В следующий номер?

– Когда подробно выясню и согласую.

– Видишь, Мухин, вечно у нас выяснения, согласования, никакой сенсации.