— И что же было дальше? — спрашивает сосед, живущий в квартире напротив. Я показываю ему длинную царапину на виске. След скользнувшей пули. — А сзади никто не стоял? — беспокоится сосед. Я рассказываю об осветительном приборе, который упал на пол и разлетелся на тысячу кусков. И о том, что Георг порезал палец. Сосед долго молчит. Я допиваю вино, догрызаю печенье и благодарю за чай; когда я поднимаюсь из-за стола, сосед вдруг снимает очки — прежде он никогда не делал этого при посторонних — и долго, беспомощно трет переносицу. Я не спешу уходить. По всей видимости, сейчас он что-то скажет. — Судья, — говорит он наконец. — Мне очень жаль… Получилась по-настоящему страшная месть. — Брось, — говорю я. — Не стоит так уж проникаться. Он резко качает головой. Похоже, сегодня вечером он выпил слишком много: — Прости меня… Но я не могу отменить эту награду. Никогда. Я поклялся. — Прости и ты меня, — говорю я после долгой-долгой паузы. — Мне следовало быть ближе к штрафной. Тогда бы я увидел, что сначала линию пересек мяч, а потом уже номер десятый… — Ты же видел запись, — говорит он еле слышно. Я киваю: — Да. «Вне игры» не было. — Единственный шанс… — шепчет он. — Финал Кубка Чемпионов… Ребятам так и не удалось больше подняться. Никогда… — Я совершенно напрасно не засчитал тот гол. Любой судья хоть раз, да ошибается. Я ошибся фатально… Когда-нибудь я снова ошибусь, и тогда ты наконец выплатишь свое вознаграждение. — Это будет очень печальный день, — шепотом говорит сосед. — Выше голову, — отзываюсь я, открывая дверь. — Никто не живет вечно… Кроме того, я ведь еще жив!