Судья

— Да будет тебе! — Баринов со злостью раздавил окурок. — Илья дурак. Ну что поделаешь? Он взрослый, сам за себя отвечает.

Бубнов отмахнулся от него, как от назойливой и глупой мухи.

— Взрослый, не взрослый — какая разница? Он сын. Сын! Знаешь, что такое сын? У тебя нет сына, ты не знаешь. А я тебе скажу. Сын — это будущее. Если твой сын убийца, наркоман, ни на что не годное ничтожество — у тебя нет будущего. Дети расплачиваются за грехи родителей, но и родители расплачиваются за глупость детей. Ребенок — это зеркало, в котором ты видишь свое истинное лицо.

По делам сына будут судить и отца. И здесь, и там, — Бубнов указал пальцем на потолок. — Мой сын — нуль, и всю мою жизнь можно делить на нуль. Мне некому передать все, что я имею, значит, оно и мне не нужно.

Бубнов встал у окна, заложив руки за спину. Он стоял так минут пять.

Отвернувшись от окна, прошелся по комнате. Вновь стал прежним. Плечи выправились, лоб разгладился, взгляд заледенел. В походке и жестах появилась вдумчивая властность.

— Будущее. Вот о чем мы должны сейчас думать. Фундамент заложен, конвейер наработан. В Холмах мы закрепились, стоим прочно. Власти на нашей стороне, мэр — человек гнилой, а значит, надежный. Сюрприза не выкинет. Все договариваются со всеми, у всех и каждого есть компромат на всех и каждого. Все прекрасно.

— Пора расширяться, — поддакнул Баринов.

Председатель вернулся за стол.

— Расширяться рано, — побарабанил по столу пальцами. — Если мы сейчас вложим деньги, все потеряем. Эксперты предсказывают глобальный кризис.

Баринов нахмурился. Об этом Председатель заговорил впервые.

— Сколько ждать?

— Два, может, три года.

— Мы не можем ждать так долго. Нас обставят. Почему бы не обеспечить отрыв загодя?

— Это глупость и недальновидность.

— Это здравый риск.

— Риск? — Бубнов вскинул голову, голубые глаза сверкнули. — Риск хорош, когда он оправдан. То есть когда ты можешь просчитать последствия. То, о чем ты говоришь — фальстарт. Если мы выстрелим сейчас, попадем мимо цели.

Баринов молчал, с ненавистью глядя в эти холодные глаза.

Партнер тронулся. О затишье сейчас не может быть и речи. В бизнесе нет остановки. Деньги — как проточная вода. Они должны находиться в обороте, работать, течь через банки, а не лежать мертвым грузом на депозитах. В этом случае проток превращается в болото, воняющее до небес. Деньги должны приходить в руки и тут же уходить из рук, обращаться в капитал, землю, недвижимость, оборудование, торговые точки, пустые арендованные помещения. Очищаться через липовые благотворительные фонды. Вот закон денег — вечное движение. Вечное очищение. Налоговики и аудиторы, глядя в финансовую отчетность, должны видеть заводы, магазины, рабочие места, соцстрахование, экстенсивное развитие и счастливые лица накормленных сироток, которые существуют только на бумаге. Но все в этом мире существует только на бумаге. Закон — тоже всего лишь черные буковки, фотографическим способом отпечатанные на коже, живьем содранной с бедной березки.

Бубнов не знал о трех грузовиках, которые уже едут по трассе в Высокие Холмы. В грузовиках везут коробки с бытовой химией — порошки, моющие средства, аэрозоли. В каждой третьей коробке стирального порошка — не совсем стиральный порошок, даже совсем не стиральный порошок. И этого «порошка» набирается столько, что, если сбыть его в кратчайшие сроки, можно отойти от дел и до похорон снимать пенки. Жить тихо, мирно, богобоязненно.

Самая крупная партия за последние десять лет. В обычных фурах, которые едут по федеральной трассе под носом у государства, прямиком через посты. А чего стесняться? Водилы — приятные, улыбчивые парни. Может, даже чуток пьяные — чтобы было к чему прицепиться. Коробки с Самым Главным — в глубине. Даже если устроят проверку, никто не будет вскрывать все коробки — слишком ленивы. И вообще, постовые — ребята миролюбивые, проблемы им не нужны. Утечки информации не было, а значит, наверху стучать кулаком по столу не будут. А если начальники спокойны, то и подчиненные глядят вполглаза.