Судья

— Да, Дима, — Павел улыбался одними губами. В его глазах улыбки не было ни на грош. — Нам с Инной нужно поговорить.

— Да, — Инна сузила глаза. — Взрослые разговорчики, знаешь?

Мальчик подозрительно разглядывал обоих.

— Ладно, — протянул он. — Пока.

— Пока, — Павел посмотрел на Диму. — Завтра в школу?

— Конечно. Само собой.

Павел положил ладонь ему на плечо.

— Мы ведь друзья?

— Да, — прошептал Дима.

Холодная игла кольнула Инну в сердце. Мальчик был по-собачьи предан Павлу. Эта способность подчинять себе людей в который раз испугала и восхитила ее.

— Я тоже твой друг, — сказала Инна. Наклонилась и поцеловала мальчика в щеку. — Инна твой друг, слышишь? Радуйся, пока я жива!

Мальчик смутился. Не вымолвил ни слова, лишь одарил Инну восхищенным, благодарным взглядом.

Дима смешной походкой, из-за которой так быстро портил обувь, направился прочь по улице — маленькая беззащитная фигурка скоро растворилась в золоте солнца.

Инна с фальшивой улыбкой повернулась к Павлу.

— Ну что, дружок, на чем мы…

Она осеклась. Павел смотрел вслед мальчику. Он не плакал, но небесного цвета глаза подернулись дымкой невыносимой скорби. Рот странно скривился.

Павел встретил ее взгляд.

— Удивительное сходство, — сказал он. — Как две капли воды.

Он пригладил волосы.

— Я знаю, зачем Бог послал мне этого несчастного мальчика. Он — моя совесть. Покуда Дима рядом, я вечно буду помнить, что потерял.

Инна взяла Павла за руку.

— Все будет хорошо. Может, ничего уже и не исправишь, но ты стараешься. Ты раскаялся. Я бы не раскаялась. Жизнь продолжается.

Павел кивнул.

— Да, ты права. Извини. Я дал слабину.

— Ты устал, — Инна отпустила его руку. — Пошли… домой. Я тебя вымою, покормлю и спать уложу.

— А потом? — Павел с улыбкой заглянул ей в глаза. Инна отвела взгляд.

— Там посмотрим.

Они шли по улице. Домой.

Человек в черном плаще с капюшоном наблюдал за ними, стоя у детской площадки. Вокруг Него бегали дети. Крича и смеясь, они хлопали в ладоши. Мальчик с черной повязкой на глазах слепо метался по площадке, дергаясь в сторону каждого хлопка. Дети обегали Судью кругом, как дерево, прятались за Него, дергали за рукава плаща. Он ничего не замечал, неотрывно наблюдая за Инной и Павлом.

— Посмотри на меня, — прошептал Он.

Улыбка Инны пропала. Она обернулась, шаря взглядом по детской площадке.

— Что? — Павел тронул ее за руку.

— Там, на детской площадке. Не видишь ничего странного?

Павел нахмурился.

— Я чувствую. Он здесь. Не оглядывайся.

Взял ее за руку. Они пошли дальше, ускорив шаги.

В тот же день произошло новое убийство.

Быстров поднимался по лестнице, глядя в спину Точилина. Тот насвистывал бодрый мотивчик. Сзади отдувался эксперт с тяжелым чемоданчиком в руке.

Второй этаж, третий, четвертый. У двери гроб — здесь похороны. На двери противоположной квартиры висят воздушные шарики — там свадьба. Громкая музыка — «Как упоительны в России вечера». Гости подпевают пьяными голосами.

— Толя, — услышал Быстров свой наигранно-веселый голос. — Не в курсе, кого хоронят?

— Ребенок умер. Асфиксия.

Быстров споткнулся. Схватился за Точилина.

Тот обернулся.

— Ты чего падаешь?

— Ступеньки скользкие.

— А-а.

Быстров стал тщательнее смотреть под ноги.

Вот мы идем на квартиру, где лежит труп. Там будут его родные. Опять плач, стенания. Как же это раздражает! Скука.

И я когда-нибудь умру. И кто-нибудь — может, те самые люди, с которыми я сейчас поднимаюсь по лестнице, будут перешучиваться, травить анекдоты, раздражаться: «Шестой этаж! Черт возьми, неужели нельзя было помереть пониже?»

На лестничной площадке они остановились, переводя дух, толкаясь, мешая друг другу.

Дверь в квартиру приоткрыта. Точилин наклонился, осмотрел замок.

— Взломан, — выпрямился, — Как и домофон.

Следователь обернулся.

— Ну что, пошли?

Он вошел первым, за ним — Толя. Быстров пропустил их вперед, сам вошел последним.

Через прихожую прошли в гостиную.

Труп лежал на ковре, под белой простыней угадывались очертания мужского тела. Там, где простыня укрывала лицо, она чернела пятном крови.

Из-за жары комнату уже заполнила вонь разложения — тяжелый, приторный запах гнилой резины.

Зажимая носы, они разошлись по углам гостиной.

— Боже мой, — прогундосил Точилин. — Откройте кто-нибудь окно!

Толя подошел к окну. На карнизе сидела синица.

— А тебе чего здесь надо? — Толя постучал ногтем по стеклу. Синица взлетела с подоконника. Но, когда Толя, привстав на цыпочки, вытащил из петли шпингалет, снова оседлала карниз. Дергая головкой, смотрела на Толю черными глазками.

Выругавшись, Толя открыл окно. Рукой согнал птицу. Больше она не возвращалась.

— Что там, Толя? — спросил Точилин, отпуская нос. Он смотрел на труп.

— Синица.

— В это время года? — услышал Быстров свой голос.

Открытое окно мало что изменило — на улице царила апрельская жара.

«Хочу умереть зимой», подумал Быстров, не отрывая взгляда от пятна крови на простыне.

Эксперт надел резиновые перчатки. Обойдя диван, привстал на колено рядом с телом. С тихим треском оторвал простыню от чего-то липкого. Откинул до пояса.

— Красавец, — сказал он.