Судья

Она рожала в коридоре, туда-сюда ходили женщины в больничных рубашках, насмешливо глядя на Инну. Они хихикали, толкали друг друга локтями, обсуждали выражение ее лица. Инна не слышала, о чем они говорят, кроме отдельных слов: «сука», «шлюха», «блядь». Ребенок рвался из ее чрева, и Инна кричала от ужасной боли.

— Тужься, дура, тужься! — орала акушерка где-то между ее ног. Инна хотела сказать, что она все понимает, но у нее сломаны ребра, ужасная боль, сделайте что-нибудь, убейте меня, я больше не могу…

Она начала терять сознание. Под нос сунули ампулу — резкая вонь нашатырного спирта. На глазах выступили слезы, потекло из носа, обожгло глотку. Акушерка била Инну по щекам. Она вновь оказалась в наполненной болью реальности. Ее поры выделяли литры пота, тело раскалилось, Инна шумно дышала, и во Вселенной не осталось ничего, кроме работы ее легких. Она напрягалась изо всех сил, помогая своему телу выталкивать из чрева ребенка, который выходил трудно, словно стремился не родиться, а убить свою мать.

— Давай, девочка, давай, милая, — совсем другим голосом сказала акушерка. — Толкай! Толкай, говорю! Ну!

Проклиная Павла последними словами, Инна «толкнула».

На миг девушку окатило счастьем, когда она увидела в затянутых перчатками руках акушерки маленькое тельце, перепачканное кровью, слизью и фекалиями. Но тут же ощутила укол страха: тельце показалось совсем крохотным. Испугали ее длинные, черные волосы на макушке младенца. Инна думала, дети рождаются безволосые, а это какая-то маленькая красная обезьянка.

Акушерка, завернув младенца в полотенце, нахмурилась и странно взглянула на девушку. Инна испугалась по-настоящему. Младенец в жестких руках акушерки вяло шевелил ручками. Но другое заставило Инну почувствовать настоящий ужас.

— Что с ним? — спросила она, распухшим языком облизывая искусанные губы. — Что с моим ребенком?

Акушерка молча понесла девочку прочь, оглашая коридор требовательным, и в то же время тревожным криком: «Где врач? Врача сюда! Скорее!»

— Что с моим ребенком? — шептала Инна, плача. — Почему она не кричит?

Ее дочка появилась на свет в мертвой тишине. Не издала ни звука.

Пришел врач, и начал недовольно орать. Забегали медсестры. Инна слышала, как они, нисколько не стесняясь ее присутствия, обмениваются загадочными терминами: «детская асфиксия», «гидрокарбонат натрия», «ИВЛ», от каждого у нее холодело сердце. Мимо по коридору, смеясь, пошли две молоденькие медсестры. Одна из них, весело глядя на Инну, сказала:

— Ребеночек-то умер! Заказывай гробик!

Они прошли дальше, и еще долго на этаже эхом гремел истеричный хохот. Инна лежала неподвижно, как мертвая, глядя в одну точку. Лицо ее ничего не выражало. Душа опустела.

В конце коридора показалась уборщица. Бормоча под нос «Наследили, уроды», начала лентяйкой мыть полы. Натирая пол рядом с каталкой, уборщица специально с силой опускала тряпку в половое ведро, чтобы в лицо Инне летели брызги грязной воды. Девушка не реагировала.

Уборщица вымыла полы и ушла на третий этаж. Рядом с каталкой остановилась акушерка, которая принимала у Инны роды. Акушерка сняла маску и медицинскую шапочку, Инна увидела женщину лет сорока с усталым лицом. Пряди тусклых волос облепили бледный лоб в бисеринках холодного пота.

Акушерка, вытащив из пачки сигарету, измождено-безразличным тоном спросила:

— Ну как ты?

Инна, глядя в потолок, ответила:

— Жива.

Акушерка, вертя пальцами сигарету, сказала:

— Девочку твою еле откачали. Пару дней у нас полежит. Ее сейчас нельзя трогать.

— Хорошо, — сказала Инна, слабо улыбаясь. По ее щеке медленно катилась слеза. — Значит, будет жить?

— Будет, будет. Сигарету хочешь?

— Нет, спасибо.

Акушерка оставила ее. Инна, узнав, что справилась, теперь могла заснуть. Закрыв глаза, она погрузилась в сон.

Глава 50. Новая жизнь

И проснулась, как ей казалось, лишь через четыре года. После смерти Павла и пожара в жизни Инны наступил странный, болезненный период, похожий на кошмарный сон.

В одно мгновение она лишилась всего — дома, мужчины, денег, друзей. Под страхом угрозы для жизни ребенка Инна бежала из Высоких Холмов. Прижимая к груди одеяльный кокон, из которого торчало розовое подслеповатое личико, девушка смотрела в окно автобуса. Прощалась с родными местами. Ей было страшно, но где-то в потаенном уголке сердца нашлось места и радости. Инна чувствовала — в этом городе для них с маленькой Вероникой нет будущего.

Павел, как оказалось, предчувствовал свою смерть. Он составил завещание, по которому Инна получила дом и остаток Катиных денег — около тридцати тысяч рублей. И письмо, которое она прочла в автобусе.