Судебные ошибки

Через несколько минут Артур был уже у выхода из здания, где козырек из стекла и стали создавал укрытие от внезапного летнего ливня. Взглянув на небо, он вышел на дождь и, пройдя больше квартала, обнаружил, что промок. Шмыгнул в подъезд другого большого здания, потом через минуту, вновь охваченный беспокойными мыслями, опять пустился в путь по дождю. Ему нужно было вернуться в контору. Рассказать все Памеле. Он чувствовал голод, усталость и позыв справить малую нужду. Однако под струями дождя не мог думать ни о чем, кроме последнего ответа миссис Каррьере. Ваш клиент. Мистер Гэндолф. Он мысленно твердил и твердил эти слова до отвращения, пока не осознал необходимость принять очевидное и найти сухое место. Потом, через несколько минут, отчаянно ускорил шаг, словно в другом месте ее показание могло означать нечто иное.

Ромми теперь уже существовал в его сознании только как невиновный бедняга — а он сам, что еще более важно, как доблестный защитник великого правого дела. Если Ромми виновен, то мир Артура становился мрачным местом, где ему незачем больше жить. Жизнь опять будет только напряженной работой и обязанностями.

В конце концов Артур оказался перед магазином Мортона. Уже дошедший до отчаяния, он вошел, собираясь поискать туалет, но внутри сразу же подумал о Джиллиан, заметив боковым зрением что-то напоминающее ее рыжие волосы. Подойдя к прилавку с косметикой, он не увидел ее. Решил, что ему померещилось, но Джиллиан, задвинув нижние ящики, внезапно встала перед ним во весь рост.

— Артур.

Джиллиан попятилась.

— Это он, — сказал Артур. — Я подумал, тебе следует знать. Мюриэл разболтает всем. Но это он.

— Кто?

— Мой клиент. Ромми. Он виновен.

Джиллиан вышла через дверцу в прилавке. Взяла Артура под локоть, будто заблудившегося ребенка.

— Как это понять — «он виновен»?

Артур описал допрос Женевьевы.

— Я сейчас не способен ни в чем разбираться, — сказал он. — Мозг словно побывал в микроволновке. Где тут у вас туалет?

Джиллиан крикнула другой продавщице, что устраивает перерыв, и повела его, предложив подержать портфель. Сказала, что в подвале находится кафе и она будет ждать его там.

Несколько минут спустя Артур, надеясь успокоиться, стал рассматривать себя в зеркале над раковинами. Пряди мокрых волос липли ко лбу и в ярком свете люминесцентных ламп напоминали чернильные потеки. Плечи серого пиджака почернели от влаги. Неудивительно, что Джиллиан отпрянула, увидев его. Он выглядел вылезшим из канавы бродягой.

Выйдя, Артур позвонил Памеле, кратко объяснил, что дела хуже некуда. Потом спустился по эскалатору в небольшое кафе. Мортон недавно открыл ее в подвале как дополнительный соблазн для покупательниц подольше задерживаться в магазине. Сегодня эта уловка действовала превосходно. Хотя обеденное время давно кончилось, большинство столиков были заняты пережидавшими ливень женщинами, поставившими сумки для покупок на сиденья рядом с собой.

Джиллиан сидела в нескольких футах от входа спиной к нему, докуривая сигарету. Вид ее слегка оттек Артура от потрясения, вызванного миссис Каррьере. Несмотря на усиливающиеся озноб и смятение, Джиллиан по-прежнему пробуждала в нем волнение и желание. Но он не мог отрицать, что она отчасти достигла поставленной цели своим откровением, когда они виделись последний раз. Его преследовало видение одержимой девушки-подростка, прижигающей сигаретами свою плоть. Он зрительно представлял ее, очень бледную, исхудалую, подносящую огонек к чувствительному месту под мышкой. И при этом сохраняющую серьезное выражение лица, несмотря на боль и едкий запах собственной горелой плоти.

Возвратясь теперь, этот образ заставил Артура остановиться. Он знал себя как носителя постоянно неудовлетворенных мечтаний. Но этот вечный юноша таился под обликом мужчины, которым он стал после тридцати лет. Не ребенка и не дурака. Человека, начавшего учиться на своих ошибках, а не повторяющего их до бесконечности. Способного не только обуздывать свои желания, но даже забывать о них. Последние две недели, глядя из кабинета на реку, чтобы отвлечься от работы, он думал о Джиллиан. Да, сердце его переполнялось. Да, он анализировал разговоры с нею, перемешивал их озорными вставками, которые выдумывал благодаря пылкой фантазии. Но потом возникало осознание серьезного риска, и пульс замедлялся. Желания были знакомы ему хорошо, но разочарований он страшился.

Развод причинил ему мучительные страдания. Но женился он на Марии главным образом потому, что она согласилась выйти за него. Она была очень хорошенькой. И полной жизни. А он был темпераментным, страстным. Но за сорок прожитых вместе дней у него ни разу не возникло ощущения, что он ее хоть сколько-то понимает. Он не мог приучить ее закрывать дверь туалета или получать удовольствие от большинства американских блюд. Откуда было знать ему, как трудно объяснить свое поведение женщине, выросшей без телевизора, имевшей смутное представление о Ричарде Никсоне, не говоря уж о Фарра Фосетте или кубике Рубика?