Иная ситуация складывается в случаях, когда экспертному исследованию подвергается потерпевший. Ситуация становится особенно конфликтной, когда от экспертного обследования уклоняется женщина, подвергшаяся изнасилованию. С точки зрения моральных ценностей принудительное экспертное исследование в подобных случаях фактически становится вторым насилием над личностью, осуществляемым на этот раз органами государства. Как правильно отмечает И. Л. Петрухин, принудительное обследование нельзя оправдать тем, что экспертизу проводит врач, которого потерпевшая не должна стесняться. «Дело не столько в том, кто проводит освидетельствование, сколько в нежелании женщины подвергаться манипуляциям, которые она считает для себя унизительными» [213]. Поэтому следует признать безусловно недопустимым применение физического принуждения при экспертном обследовании потерпевших, сопряженным с обнажением [214]. При таких же обстоятельствах недопустимо принуждение по отношению к свидетелям. Но так как постановление о назначении экспертизы порождает правовую обязанность указанных лиц подвергнуться экспертизе, необходимо закрепить в законе возможность применения санкции за ее невыполнение. Такой санкцией могло бы стать денежное взыскание, налагаемое судьей на потерпевшего и свидетеля [215]. С рассматриваемой проблемой тесно связан вопрос о возможности принудительного помещения обвиняемого, подозреваемого, потерпевшего и свидетеля в лечебные учреждения для экспертного исследования. Согласно ст. 188 УПК РСФСР при необходимости проведения судебно-психиатрической экспертизы обвиняемый и подозреваемый, не содержащиеся под стражей, могут быть помещены в психиатрическое лечебное учреждение с санкции прокурора. Это означает, что в случае отказа госпитализироваться указанные лица могут быть доставлены и помещены в стационар принудительно. Эта же норма предусматривает и помещение указанных лиц в медицинское учреждение для проведения судебно-медицинской экспертизы. Однако в законе не указаны меры, которые могут быть применены в случае уклонения обвиняемого и подозреваемого от госпитализации. Между тем такие ситуации возникают в следственной и судебной практике. Например, бывают случаи, когда лица, обвиняемые в ведении паразитического образа жизни, ссылаются на неспособность к физическому труду вследствие обострения хронических заболеваний, не подтвержденных однако амбулаторным исследованием. Подобные же ссылки исходят от лиц, обвиняемых в уклонении от госпитализации, не придавая значения полученным повреждениям, либо стремясь скрыть неочевидные телесные повреждения, поскольку они причинены потерпевшим при отражении нападения. Во всех подобных случаях возникает необходимость в принудительной госпитализации. Полагаем, что эта проблема должна быть разрешена в законе так же, как и при проведении судебно-психиатрических экспертиз: обвиняемый и подозреваемый могут быть принудительно помещены в медицинское учреждение только с санкции прокурора [216]. Санкция прокурора послужит дополнительной гарантией законности, позволяя, с одной стороны, реально преодолеть противодействие обвиняемого и подозреваемого установлению истины, а с другой — тщательно проверить основания, необходимость и целесообразность ограничения личной свободы, связанного с помещением в лечебное учреждение [217]. Естественно, что потерпевший и свидетель могут быть помещены в медицинское учреждение для экспертного исследования только с их согласия.
Вопрос о пределах применения принуждения к лицам, подвергнутым экспертизе, возникает в связи с необходимостью проведения хирургических и сложных диагностических процедур и получения некоторых образцов для экспертного исследования.
В практике экспертной деятельности встречаются случаи, когда ответ на поставленный экспертом вопрос требует проведения хирургического вмешательства или диагностических процедур. Так, при решении вопроса о происхождении и механизме образования слепого ранения у эксперта может возникнуть версия, что ранение пулевое. Убедительным подтверждением ее было бы исследование раневого канала и извлечение пули, застрявшей в тканях тела. Такая же ситуация возникает при подозрении о наличии в теле обломков орудия, которым причинено ранение [218]. Решение этих всех вопросов не встречает каких-либо трудностей (кроме профессиональных), когда исследованию подвергается труп человека. Однако они приобретают исключительную остроту, когда экспертному исследованию подвергается живой человек — обвиняемый, подозреваемый, потерпевший. Возникает коллизия правоохраняемых интересов — раскрытия преступления и установления истины, с одной стороны, безопасности и здоровья человека — с другой. Любое хирургическое вмешательство несет с собой потенциальную угрозу жизни и здоровья оперируемого и это выводит данную проблему за пределы чисто процессуальных проблем, придает ей общечеловеческое, моральное звучание.