Судьбы наших детей

Кабина управления тряслась и дергалась так, что просто жуть брала: казалось, какой-то злобный великан раскачивал и подбрасывал ее в такт диким завываниям ветра, реву двигателей, грохоту и скрежету металлических секций. Сила торможения и сопротивление воздуха стремились растерзать в клочья оба звездолета. Удивительно, что остатки земного корабля до сих пор не оторвало. Внезапно сила тяжести опять яростно вдавила Мак-Юэна в кресло, затем — еще один оглушительный, потрясший его до мозга костей удар, ржавый, пронзительный скрежет лопающегося, рвущегося металла. Сели — но не совсем. Звездолет опять качнуло. Гнусаво заскрипел, застонал металл. Мак-Юэн метнул взгляд на видеоэкран — каменистая, пустынная поверхность планеты плыла навстречу. Одна из посадочных опор, должно быть, подломилась, их опрокидывало… Пронзительный шум, как бурав, сверлил его мозг, корабль распадался на куски. Сквозь пробоины перед Мак-Юэном, точно в калейдоскопе, мелькали кусочки синего неба. Ослепительная вспышка, громовой взрыв — на мгновение Мак-Юэну вспомнилась поврежденная пусковая установка с застрявшей в ней взведенной ракетой, — затем свистящий зазубренный осколок металла погасил его сознание.

Очнувшись, Мак-Юэн не почувствовал особой боли. Только словно бы весь онемел и страшно замерз. Это от шока, решил он. Но что-то теплое, липкое растекалось поверх холода, в котором затаилась тупая, приглушенная шоком боль. Он скосил глаза вниз и мгновенно понял, что умирает.

Взрыв оставил на нем лишь клочья одежды, он был залит кровью, а раны…

Не следует человеку видеть себя в подобном состоянии, вяло подумал Мак-Юэн. Попадись ему собака с такой раной, он бы ее пристрелил, а при виде столь изувеченного человека ему бы попросту стало дурно. Тем не менее он с какой-то странной отрешенностью смотрел на свои жуткие раны, покуда деятельный еще мозг не отдал приказ здоровой руке. Он нашарил аптечку, по-прежнему висевшую на поясе, расстегнул ее, достал баллончик и обильно сбрызнул раны составом, останавливающим кровотечение, затем, не дожидаясь, пока пройдет шок, принял лошадиную дозу болеутоляющих пилюль. Мало-мальски уняв наружное кровотечение, Мак-Юэн замер в неподвижности, стараясь избегать лишних движений.

Все еще силясь понять, чего ради он оказал себе эту совершенно недостаточную первую помощь, Мак-Юэн бросил взгляд вокруг и — увидел орлигианина.

Какое причудливое стечение обстоятельств забросило его сюда, сказать было невозможно, но так или иначе метрах в трех от Мак-Юэна лежал один из врагов. Не очень-то внушительная фигура, подумалось ему; больше всего это маленькое существо напоминало игрушечного медвежонка, забытого под дождем. Но мех на его груди и голове слипся не от дождя, и не дождевая влага сочилась из порезов и ран. Впрочем, орлигианин находился в гораздо лучшем состоянии, чем Мак-Юэн: дышал он ровно и временами как-то странно дергался и вздрагивал — видимо, к нему возвращалось сознание. Мак-Юэн осторожно ощупал свой чудом уцелевший пояс, на котором рядом с аптечкой висела кобура, и, вытащив пистолет с тридцатью разрывными пулями в обойме, стал ждать, когда очнется орлигианин. И пока тянулись минуты напряженного ожидания, попытался пробудить в себе хоть немного ненависти к врагу.

Мак-Юэн от роду был человеком спокойным и выдержанным — возможно, именно поэтому он был удачливым командиром и необычайно долго оставался на действительной службе. Мак-Юэн твердо верил, что при его опасной профессии эмоции — верный и быстрый путь к гибели. Астронавт, которым во время боя владеет ненависть или какое-нибудь иное чувство — все равно, к врагу ли, нет ли, — тем самым засоряет свой разум, впустую растрачивает умственную энергию, вместо того чтобы целиком отдать ее основной задаче — борьбе против вражеского Сверхоружия. В боях Мак-Юэн не испытывал ненависти к врагу, не злился, что его подчиненный, канонир, в нарушение субординации ругается и проклинает все и вся (вернувшись на базу, Ревиора неизменно приносил свои искренние извинения), не было в нем места и для более нежных чувств, они оставались принадлежностью тех дней и недель, когда он не участвовал в боевых операциях.