Судьбы наших детей

— Ну да. — Кроха показал раскрытую ладонь, он пытливо вглядывался в траву. — Скользкая, маленькая, ты мне дал вместо шарика.

Оба принялись шарить в траве, потом Дуви свистнул, с торжеством выкрикнул:

— Рыбка!

И, подхватив находку в сложенные горсти, бросил ее в пруд.

— Вот! — сказал Кроха. — Теперь она не умрет. Смотри, поплыла!

Дуви снова полез в воду и извлек потерянный мраморный шарик.

— А теперь смотри, — сказал Кроха, — я тебя научу их кидать.

Кусты позади поглощенных игрой мальчуганов раздвинулись, и появилась миссис Рози. Улыбнулась детям и вдруг увидела по другую сторону лужайки молчаливую группу взрослых. Широко раскрыла глаза, изумленно засвистала. Мальчики подняли головы, обернулись.

— Папка! — закричал Кроха. — Ты пришел с нами играть?

Раскинув руки, он помчался к Торну, но лишь на каких-нибудь два шага опередил Дувика — тот, радостно свистя, со всех ног бежал к рослому лиловому линженийцу.

Сирина едва не расхохоталась, так похожи в эту минуту были Торн и линжениец — оба старались по-отечески встретить своих отпрысков и притом сохранить подобающее достоинство.

Миссис Рози нерешительно подошла и остановилась подле Сирины. Сирина ее обняла. Кроха повис на шее Торна, изо всех силенок стиснул в объятиях и опять соскользнул наземь.

— Привет, генерал Уоршем! — сказал он, с некоторым опозданием вспомнив о правилах приличия, и протянул чумазую лапку. — Знаешь, пап, я учил Дувика кидать шарики, но у тебя получается лучше. Ты ему покажи, как надо играть.

— Н-ну… — Торн смущенно покосился на генерала Уоршема.

Дуви насвистывал и лепетал переливчато, будто флейта, над кучкой ярких, блестящих шариков, а генерал Уоршем приглядывался к лиловому линженийцу. Вздернув бровь, подмигнул Торну, потом всем остальным.

— Предлагаю объявить перерыв, — сказал он. — Следует обдумать новые обстоятельства, предъявленные нам для рассмотрения.

Сирину разом отпустило, ушло долгое, мучительное напряжение; она отвернулась — незачем миссис Рози видеть, как она плачет. Но миссис Рози с интересом глядела на яркие шарики и не заметила ее слез, слез надежды.

Эдит Парджитер Цвет свободы и траура

Он шагал в полудремоте вперед и назад, вперед и назад мимо ворот и вдруг услышал, как девичий голос тихонько позвал:

— Кис-кис-кис!..

Усилием воли часовой стряхнул с себя сон. Напрягая внимание, он стал всматриваться в ночь. Ему вдруг показалось, что мрак еще более сгустился, а стены стали выше.

Послышались легкие торопливые шаги, и часовой увидел, как маленькая фигурка метнулась к воротам и замерла, вцепившись руками в железные прутья решетки. Девочка была не старше пятнадцати. Очень худенькая. На ней было темное, по всей вероятности черное, платье — все они здесь ходили в черном. Лицо ее было обращено к нему. Он увидел бледный овал, черные горящие глаза, растрепанные локоны, еще более темные, чем ночь.

— Ну чего там еще? Сюда нельзя! — проворчал часовой. — Тебе давно пора быть дома. Ты что, не слыхала про комендантский час?

— Я и была дома. Я только за своей кошкой вышла. Она удрала… Она еще котенок. Ей ведь не втолкуешь про комендантский час…

— Утром вернется! Кошки всегда так. Ну, будь умницей, иди домой и больше не бегай по ночам. Еще решат, пожалуй, что ты задумала неладное.

— Да, но она может не вернуться. Она никогда раньше ночью не убегала. Впустили б вы меня, я б ее забрала. Она пробежала вон туда… Во двор… Может быть, вы мне поможете ее поймать? Ну, пожалуйста!

Солдат почувствовал, как умоляюще дотронулась маленькая холодная ручка до его локтя. Совсем еще ребенок. Ростом едва ему до плеча. К тому же начала подозрительно шмыгать носом.

— Не могу! Если узнают, мне знаешь как влетит!

— А кто узнает? Вы все время будете около. Вы можете следить за каждым моим шагом. И к тому же у вас ружье… Чего вам бояться? Ну, пожалуйста, помогите мне ее поймать.

Часовой вовсе этого не хотел, но как-то так вышло, что он открыл ей ворота.

— Только смотри не шуми! А то еще услышит кто… Ну, быстро! Лови ее, и марш отсюда!

Девочка неслышно, как тень, скользнула в ворота и устремилась в самый темный угол двора — туда, где сгрудились надворные постройки. Часовой повернулся спиной к воротам, к глухому, неосвещенному проулку и последовал за ней. Позади, заслоняя звезды, высилась громада ратуши. Под ветром, никогда не стихавшим наверху, веревки флагштока слабо поскрипывали.

— Вон она! — торжествующе прошептала девочка и кинулась вперед, в непроницаемый мрак под стеной.

И действительно, кошка была налицо. Часовой увидел тощего, тигровой масти зверька, который то появлялся, то исчезал в темноте. Кошка долго не давалась им в руки и увертывалась в последний момент с грациозной, неторопливой наглостью, свойственной кошкам всего мира. Десять минут потребовалось им, чтобы настигнуть ее наконец у входа в погреб. Девочка схватила барахтающуюся, вырывающуюся кошку на руки и, возбужденно улыбаясь, посмотрела на часового из-под спутанных черных кудрей.

— Вот спасибо! Теперь я пойду домой. Спасибо большое, что впустили!