Судьбы наших детей

И вот теперь двух главных героев многолетней войны — героев оттого, что они положили конец войне, — предстояло вывести из стазиса. В течение двух с лишним столетий время для Мак-Юэна и Грульява-Ки не двигалось, и сейчас, быть может впервые в истории, великие герои получат от потомков заслуженное признание. Инженеры готовы, медики начеку, пора…

Те, кто стояли в передних рядах, увидели, как «изваяния» ожили, как слабо шевельнулся Мак-Юэн и заботливо склонился над ним Грульяв-Ки, увидели суматоху, поднявшуюся, когда героев перенесли в санитарную машину и (опять на время «застопоренных» с помощью малогабаритного, но мощного современного аппарата) спешно увезли. Толпа словно взбесилась, в сравнении с поднятым ею шумом вчерашний гомон показался бы благостной тишиной. Некоторые из уважения к скульптору остались на открытие нового Мемориала, прекрасного творения из белого камня — при виде этой скульптуры захватывало дух, — но таких насчитывалось лишь несколько тысяч. Многие по окончании церемонии подошли ближе и заглянули в смотровые щели, проделанные по цоколю.

А увидели они стереоскопическое изображение (очень точное и цветное) первоначального Мемориала, которое призвано было вечно напоминать: война не свершение, ей равно чужды и красота, и величие.

Перевод Ю.Логинова

* Барри Лонгиер Враг мой

Трехпалые руки дракошки согнулись в локтях. Желтые глаза твари горели неукротимым желанием стиснуть пальцы либо на моем оружии, либо у меня на глотке. Я в свою очередь расставил руки, понимая, что в моих глазах враг читает аналогичное желание.

— Иркмаан! — процедила, словно выплюнула, тварь.

— Ах ты, мразь драконья! — Я принял боксерскую стойку, вызывая тварь на рукопашный бой. — Давай же, дракошка, приди и возьми сам[2].

— Иркмаан ва, коруум су!

— Ты болтать намерен или все же драться? Ну давай!

В спину мне летели брызги: позади ярилось море, громадные валы с белыми гребнями пены грозили поглотить меня, как уже поглотили мой истребитель. Я-то хоть успел ввести корабль в плотные слои атмосферы. А дракошкин истребитель я подбил еще в верхних, и враг катапультировался, но предварительно искалечил мне силовой узел. Я совершенно изнемог к тому времени, как доплыл до серого, унылого скалистого берега и выкарабкался на сушу. За спиной у дракошки, среди скал на пригорке (в остальном достаточно пустынном), виднелась катапультируемая капсула. Где-то высоко над нами, в космосе, дракошкины соплеменники еще вовсю сражались с моими, убивая друг друга ради того, чтобы завладеть необитаемым захолустьем в мало кому ведомом секторе пространства. Дракошка по-прежнему топтался на месте, вот я и пустил в ход фразу, которой нас обучили на боевой подготовке, — от этой фразы любой дракошка впадает в бешенство: «Кизз да йюомеен Шизумаат!» Она означает: «Шизумаат (наиболее почитаемый у дракошек философ) питается экскрементами киззов». А это все равно что выступить с утверждением, будто мусульманин питается свининой.

От подобного кощунства дракошка в ужасе разинул пасть, потом захлопнул ее, буквально побурев от злости: только что был желтокожий и вдруг стал буровато-коричневый.

— Иркмаан, глупый твой Микки-Маус есть!

Вообще-то я в свое время давал присягу не щадя жизни сражаться за множество предметов и отвлеченных понятий, однако сей достопочтенный грызун в их числе не фигурировал. На меня напал безудержный хохот, я буквально всхлипывал от смеха до тех пор, пока, совершенно обессиленный, не повалился на колени. А тогда заставил себя раскрыть глаза, чтоб следить за врагом. Дракошка взбегал на пригорок, подальше от меня и от моря. Я полуобернулся к морю и краешком глаза успел заметить примерно миллион тонн воды, после чего вся эта водная лавина обрушилась на меня и я потерял сознание.

— Кизз да йюомеен, иркмаан, на?

Глаза мне забил песок и разъела морская соль, однако некая частица сознания шептала: эге, да ты жив! Я потянулся было протереть глаза от песка… и обнаружил, что руки у меня связаны. Сквозь рукава комбинезона был пропущен металлический стержень, а к его концам примотаны кисти моих рук. Когда песок из глаз вымыли слезы, я разглядел, что на гладком черном прибрежном валуне восседает дракошка и в упор смотрит на меня. Должно быть, это он вытащил меня из той исполинской лужи.

— Спасибо тебе, жабья рожа. А как насчет оков?

— Эсс?

Я попытался взмахнуть руками, но впечатление, вероятно, получилось такое, будто качает крыльями самолет-истребитель.

— Развяжи меня, мразь драконья! — Я сидел на песке, куда усадил меня дракошка, прислонив спиной к скале.

Дракошка ощерил в улыбке верхнее и нижнее жвала, напоминающие человечьи зубы… с той только разницей, что у человека зубы раздельные, а у дракошек тянется сплошная пластина челюсти.

— Э, на, иркмаан.

Тварь встала, подошла ко мне и проверила надежность импровизированных наручников.

— Развяжи!

Улыбка исчезла.

— На! — Он ткнул в мою сторону пальцем. — Кос сон ва?