Судьбе загадка

— Я очень тороплюсь, — сказал гр. Артенев робко, но вежливо, ибо уже так был воспитан.

— А я с некоторых пор никуда не тороплюсь. Раньше я тоже торопился, потому что приятно было, знаете, после метели домой прийти! Тепло… жена, знаете ли, дети… А теперь не тороплюсь. Жена моя поездом была перерезана ровнехонько пополам: мешочники столкнули. Один сын у белых погиб, другой у красных. Из-за одного меня в Вечека посадили, из-за другого выпустили. Каково семейное равновесие? Так что, видите, никаких причин особенно дорожить земным бытием у меня не имеется. И если бы вы…

Тут с внезапным ужасом задергалась козлобородая голова, словно какая-то мысль больно забилась в мозгу.

— Впрочем, в самом деле, не дерзко ли вас так при торопливости вашей задерживать… Я-то возле своего чертога стою, а вам еще по такой погоде идти, когда можно сказать: и человек, и зверь, и птица… Помните у Гоголя — средства изобразительности?

Он не то поклонился, не то опять дернул головой и скрылся за калиткой маленького деревянного домика, одного из тех, в которых, по словам старушек, и доныне в полночь собираются призраки надворных и титулярных советников и, расстегнув вицмундиры, играют в стуколку.

Гражданин Артенев быстро пошел домой, чувствуя некий (ибо уже так был воспитан) мистический страх и часто оглядываясь. Но каждый раз, когда он оборачивался, метель швыряла ему в лицо горсть холодных иголок, а ветер начинал выть еще в десять раз сильнее и яростнее.

Глава 2 Счастливые англичане

Комната, как сказано было в одной грамоте, «населяемая» гражданином Артеневым, напоминала кулису или бутафорскую маленького провинциального театра. Рядом с великолепным, верно помнившим светлейшего Кутузова креслом, — дырявые валенки, на столе красного дерева хрустальный кубок с золотым «Е», и на том же столе пшеном наполненная кастрюля. Неудивительно было бы здесь, как и в бутафорской, встретить короля рядом с чертом или бродягою. Гражданин Артенев после недавней встречи ощущал некоторое беспокойство и неловкость, которую испытывает певец после неудачного выступления или писатель, изруганный в газетах. Кому выболтал он сокровенные свои помыслы? Дабы разогнать никчемную тоску, погрузился он в чтение романа, написанного на языке всемирного бандита Ллойд Джорджа:

«Артур Грехем в своем кабриолете уже подкатил к дому № 160а на Бекер стрите, кинул вожжи груму и через секунду уже пожимал руку юной Мэбель, долженствовавшей скоро стать его любимой, любящей и законной женой»…

Гражданин Артенев опустил книгу на колени. Забытый мир ковров, лиловых абажуров, хрустальных ваз с фруктами и недозволенных ласковых слов возник перед ним. Явился величественный царедворец с седыми усами и без всякой шеи: «Мое почтение, — говорил он так, что как раз никакого почтения-то и не получалось, — много стихов барышням в альбом сочинили? В мое время и стихи сочиняли, и царю служили, и ни морфием, ни кокаином себя не подхлестывали», — и уезжал играть в винт к губернатору.

Гражданин Артенев снова открыл книжку.

«Мать Мэбель, мистрис Соути, встретила Артура радостно: „Мэбель чуть не осталась без глаз, — сказала она, — так пристально смотрела она на улицу“. И с этими словами старушка ушла под каким-то предлогом. Ей хотелось оставить молодых людей одних».

Гражданин Артенев вспомнил строгую и всегда слегка обиженную старушку, игравшую в хальму со всяким молодым человеком, который, по ее мнению, мог соблазнить зеленоглазую Лели. А если отлучалась она на секунду из комнаты, то кривобокая madame Chevalier входила и говорила: «Voyons, Lely, fais de la musique, mon enfant!» [3] И наконец самый ужас — маленькая записка: «Забудьте обо мне, мама и папа никогда не согласятся». Гражданин Артенев отшвырнул книжку. Знакомая тоска, возникнув где-то под сердцем, усталостью разлилась по всему телу. Да еще у соседей начиналась обычная сцена:

— Я прихожу домой усталый, а мне даже кашу не сварили. Так подыхайте вы все с голоду! Завтра же со службы уйду, черт вас побери!

— И подохнем лучше, чем с тобой жить.

— А, нехорош стал? Так не желаю больше от вас никаких одолжений.

И пошли хлопать все двери.

Гражданин Артенев знал, что если остаться сидеть в этой комнате, то, не зная удержа, подберется тоска к самому горлу и зажмет мертвой хваткой. Поэтому прибег он к способу, давно испытанному. Он вышел из комнаты, спустился по темной многоэтажной лестнице и отправился бродить по улицам, засыпанным промчавшейся метелью. Он решил навестить потерянного в толпе философа. При этом он вспомнил, что путь к нему лежал мимо деревянного домика с козлобородым обитателем, и чуть не повернул обратно, а потом все-таки пошел прямо. Луна раскидала лохмотья облаков. Гражданин Артенев вздрогнул. Из форточки оконца высовывалась бледная голова с козлиной бородой.

— Слышите? — прошептала она. — Мертвые-то не очень рады, что их без гробов хоронят.

Над отдыхающей после бури Москвой носились печальные далекие стоны.

— Это свистят паровозы, — сказал гражданин Артенев.