Судьба Убийцы

Это не было проявлением моей человеческой силы воли. Это волк во мне заставлял меня бороться. Мои ступни были чем-то далеким и причиняющим боль. Мои ноги все были покрыты глубокими кровоподтеками. Плоть была спрессована и раздавлена. Я чувствовал это своими пальцами так же верно, как и ощущал зазубренный край раны, нанесенной мне мечом. И я был счастлив, что вижу свои ноги всего лишь как теплые очертания. Моим первоначальным успехом была серия подъемов, падений, передвижения ползком, подъемов, падений, снова передвижения ползком. Мои ноги постоянно подкашивались, и каждое падение было мучением. Очередное падение погрузило меня в мелкую соленую воду. Я прошел через непроницаемую тьму, а затем мои вытянутые руки нашли участок стены, который, кажется, был меньше поврежден взрывом, устроенным Спарк, и я двинулся вдоль него. Ракушки на стенах и на полу порезали мою кожу. Я понял, что бос. Когда я потерял сапоги? Взрыв порвал мою одежду, но сапоги? Я отбросил эту мысль в сторону. Это была только боль, и она не продлилась долго. Ступени вниз казались бесконечными. Я был благодарен тому, что вода постепенно спадала, – не думаю, что мог бы пробиться сквозь ее сопротивление. Когда ступени, наконец, закончились, и я прошлепал сквозь стоящую на уровне колен воду, я узнал о другом виде боли.

То, что торопливо залечивало мне ноги, не было одним Скиллом. Когда я дотронулся до оставленной мечом раны – серебряные пальцы на сбрызнутой Серебром ране, то почувствовал, что меня залатали, как кожаный камзол, когда при починке на нем ставят заплаты из полотна. Оно не ощущалось как моя собственная плоть, но ничто не останавливало этого процесса. И хотя я смог убедить балку сдвинуться и освободить меня, у моего собственного тела была своя воля.

Вперед! Я должен догнать остальных. Шут будет верить, что я умер. Это то, что он им расскажет! Бедная моя маленькая девочка! Но я не мог винить его, ведь я и сам считал себя мертвым.

Ты был бы мертвым, если бы я не придержал немного жизни для нас. Для себя. Для тебя. В основном, для детеныша. Ты должен прекратить глупо рисковать. Нам нужно выжить.

Как долго я пробыл в ловушке под землей? Когда остальные бежали, был прилив. Вода отступила, снова поднялась, а теперь прилив вновь ослабевал, насколько я мог судить. Значит, по крайней мере, прошел день. Возможно, два. Я задавался вопросом, где в настоящий момент могут быть Пчелка и остальные. Сбежали ли они? Находились ли они в это мгновение в море, на борту Совершенного, уплывая прочь из этого ужасного места к дому и семье?

Я попытался дотянуться Скиллом до Пчелки. И добился такого же слабого успеха, что и всегда, когда пытался связаться с ней. Старания связаться Скиллом сквозь призму боли и необычные ощущения от Серебра были такими же бессмысленными, как если бы я старался докричаться до нее, когда задыхаюсь на бегу. Я сдался и снова устало пошел вперед. Догонишь их с этим.

А вдруг они столкнулись с гвардейцами Служителей? Что, если бежавшие Белые, которых мы освободили, предали их? Сражались ли они и победили или проиграли? А если их захватили в плен? Всякий раз, как мне хотелось остановиться и отдохнуть, я подгонял себя этими мыслями и толкал вперед. Я пришел к ступеням. Я преодолел их.

Темнота стала темно-серой, затем бледно-серой. Я проталкивался к слабому очертанию света, пересеченному линиями, и… Это была приоткрытая дверь, заросшая какой-то растительностью. Я едва смог протолкнуться сквозь запутанную зелень – ежевика порвала мою изношенную одежду и исцарапала кожу, когда я отталкивал колючие ветки в сторону, пока, наконец, не выбрался из зарослей на склоне холма и не встал под ясным синим небом. Трава была выше моих колен и смешивалась с растущим здесь ветвистым низкорослым кустарником.

Мои ноги подкосились, и я сел там, где стоял, не обращая внимания, что моя рана на бедре протестует против такого обращения. Отважившись взглянуть на нее, я увидел, что она тоже была запечатана Серебром, как будто я залатал себя смолой. Я ткнул в нее пальцем и вздрогнул – под заплаткой тело трудилось над своей починкой. Мое зрение немного прояснилось. Я увидел, что мои ладони были серебряными. Я уставился на них: руки были худыми, как у скелета, костлявыми, с выпуклыми венами и сухожилиями. Целиком мерцающие, будто вылитые из Серебра. Мой организм поедал сам себя, чтобы восстановиться, одежда висела на мне мешком.