Судьба Темного Меча

Мария замерла в нерешительности. Возможно, малыша могла клюнуть разъяренная птица, но мудрая каталистка понимала, что ее любимице здесь, в саду, угрожала еще большая опасность. Раздался еще один испуганный вопль — на этот раз кричал сам младший господин Самуэлс. У Марии не осталось выбора. Каталистка вместе со слугами устремилась на помощь малышу — спасать, утешать и наказывать. Уходя, она строго велела Гвендолин немедленно идти в дом, хотя и знала, что девушка не подчинится — точно так же можно приказать солнцу уйти с неба.

— Я могу остаться только на минутку, — сказала Гвендолин.

Она покраснела под пылающим взглядом молодого человека и, сознавая, что нарушает повеление отца, начала убирать руку с плеча Джорама. Но Джорам удержал ее.

— Отец Данстабль чувствует себя хорошо. Сейчас он отдыхает, — сказал юноша.

— Прошу вас, не надо... — пролепетала Гвендолин, смущенная чувствами, которые пробудило в ней прикосновение молодого человека. Она медленно отняла у него руку и спрятала обе руки за спиной. — Папа не... То есть я не должна... Что вы сказали о добром отце Данстабле? — наконец спросила она, отчаявшись сказать что-то связное.

— Телдара сказала, что это был... э-э... небольшой приступ, — продолжал Джорам, который тоже внезапно оказался в плену страстного желания. — Кровеносные сосуды будто бы сузились и не допустили кровь к мозгу. Я не совсем понял, в чем дело, но этот приступ мог окончиться весьма печально — отца Данстабля могло парализовать навсегда. Но сейчас, как сказала Телдара, собственные магические силы отца Данстабля смогут справиться с болезнью и он полностью исцелится. Я... Я хотел поблагодарить Марию за помощь, — резковато сказал Джорам, не привыкший кого-нибудь благодарить, — но она ушла. Если вы передадите ей мою благодарность, когда уйдете в дом... — Он снова поклонился и собрался отойти, и снова мягкая девичья ручка удержала его.

— Я... Я молила Олмина, чтобы с ним все было в порядке, — пробормотала Гвендолин так тихо, что Джораму пришлось придвинуться к ней ближе, чтобы расслышать. Гвен, как будто случайно, не убрала руку с его плеча, и молодой человек накрыл ее ладонь своей.

— Это все, о чем вы молились? — тихо спросил он, прикасаясь губами к золотым волосам девушки.

Гвендолин почувствовала это прикосновение, каким бы легким оно ни было. Внезапно она ощутила близость молодого человека всем телом, каждым волоском. Подняв голову, Гвен обнаружила, что Джорам стоит гораздо ближе к ней, чем она предполагала. Странное ощущение, которое охватило ее, приятное томление, от близости молодого человека стало еще более сильным и пугающим. Гвендолин очень явственно чувствовала его тело. Губы, которые прикасались к ней, приоткрылись, словно от жажды. Его руки, такие сильные, обвились вокруг нее, погрузили в темное таинство, от которого сердце Гвендолин готово было в ужасе замереть и трепетать от восторга.

Гвендолин испугалась и попыталась отстраниться, но Джорам удержал ее.

— Пусти, пожалуйста, позволь мне уйти, — слабым голосом сказал она, пряча лицо. Гвен боялась снова взглянуть на него, боялась, что он прочтет в ее глазах то, что было так ясно видно.

Джорам еще крепче сжал ее в объятиях. Кровь бурлила в ее теле, Гвен раскраснелась от внутреннего жара и содрогалась от внезапного озноба. Она чувствовала, как его тепло окружает ее, его сила привлекала и одновременно пугала. Гвен подняла голову, чтобы заглянуть ему в глаза и попросить отпустить ее...

Но она ничего не сказала. Слова так и не слетели с ее губ, потому что губы Джорама слились с губами Гвен, и все слова исчезли, утонули в водовороте сладостной боли.

Наверное, Олмин все-таки не слышал молитв влюбленных. Если бы слышал, он позволил бы им навеки остаться в благоухающем саду, в объятиях друг друга. Но младший господин Самуэлс перестал кричать, хлопнула дверь, и Гвен, покраснев до корней волос, поспешно высвободилась из объятий Джорама.

— Я... Я должна идти, — пролепетала она и отступила, пошатываясь, в испуге и смятении.

— Подождите, одно только слово! — быстро сказал Джорам, шагая к ней. — Если... если... что-нибудь случится и я не получу свое наследство, будет ли это что-либо значить для вас, Гвендолин?

Гвендолин посмотрела на него. Девичье смущение и нерешительность растаяли в отчаянном, страстном желании, которое она почувствовала во взгляде Джорама. Ее любовь нахлынула и заполнила эту пустоту, как магия мира вливается через каталиста в волшебника.

— Нет! О нет! — воскликнула Гвендолин, бросаясь в объятия Джорама. — Неделю назад, и даже вчера утром я могла бы ответить иначе. Еще вчера я была девочкой, которая играла во влюбленность. Но этой ночью, когда я узнала, что могу потерять тебя, я поняла, что это не имеет никакого значения. Папа говорит, я еще молода и забуду тебе, как забывала других. Но он ошибается. Что бы ни случилось, Джорам, — пылко сказала девушка, прижимаясь к нему, — ты навсегда останешься в моем сердце!