Наступившая тишина сказала мне, что я сумел произвести на них впечатление.
— Да, это история, достойная того, чтобы ее рассказали! Поделись с нами воспоминаниями, и каждый из нас создаст для тебя песню, поскольку о таком замечательном событии должно быть никак не меньше двух десятков песен! — сказала старуха, которая вновь произнесла эти слова моим ртом.
— Но я не хочу песни о нем. Я хочу, чтобы Шут оставался таким, каким он был, живым и здоровым.
— Мертв — значит мертв, — заявил мужчина с низким голосом. Но он говорил мягко. — Если ты готов открыть нам свои воспоминания, мы сплетем наши песни. Даже твой скромный голос сможет дать им долгую жизнь, поскольку истинные менестрели услышат, как ты их поешь, и начнут петь сами. Ты хочешь, чтобы так было?
— Нет. Пожалуйста, Фитц, нет. Пусть все останется как есть. Пусть все закончится.
Я ощутил шепот, легкое дыхание слов. И содрогнулся от дикой надежды и страха.
— Шут, — выдохнул я, молясь о том, чтобы услышать продолжение.
Но тут же началась какофония голосов, слившихся в неразборчивый шум, когда пятеро перьевых менестрелей принялись одновременно задавать мне дюжины вопросов. Наконец низкий голос заставил всех смолкнуть:
— Он здесь! С нами. В короне. Он дал свою кровь короне!
Но от Шута я не услышал больше ни слова. И тогда я заговорил, обращаясь к ним:
— Корона была сломана. И он починил ее при помощи своей крови.
— Корона была сломана? — в ужасе переспросила старуха. — Но это конец для всех нас! Навсегда!
— Он не может оставаться в короне! Он не был избранным. Кроме того, корона принадлежит всем нам. Если он ее возьмет, мы сможем говорить только через него! — Юноша был возмущен вторжением Шута на его территорию.
— Он должен уйти, — сделал вывод человек с низким голосом. — Мы очень сожалеем, но он должен уйти. Он не имеет права быть с нами.
— Он не был избран.
— Его не приглашали.
— Мы его не хотим.
Они не давали мне и рта открыть. Корона стала еще крепче сжимать мою голову. Я поднял руки, мне показалось, что менестрели перебрались из моего тела в корону, чтобы сделать то, что они сейчас делали. Сейчас мое тело вновь принадлежало мне, и я попытался сорвать корону. Однако мне и на ноготь не удалось ее сдвинуть. На меня накатила волна ужаса, когда я понял, что корона погружается в мою плоть, как группа Скилла погружалась в тело каменного дракона.
— Нет! — вскричал я.
Я затряс головой, пытаясь сорвать корону. Она не поддавалась. Хуже того, я уже больше не ощущал дерево под своими пальцами. Корона стала похожа на кольцо из плоти. Когда я осторожно поднял руки, чтобы ощупать перья, они мягко, точно петушиный хвост, прогнулись под моими пальцами. Я ощутил, как к горлу подкатила тошнота.
Дрожа, я вернулся к погребальному костру и сел рядом с ним. Я не ощущал никакой борьбы в короне, лишь объединенные усилия пяти менестрелей. Шут не сопротивлялся; он просто не знал, как сделать то, что они от него требовали. Они перестали обращать на меня внимание. Происходящее напоминало ссору на рыночной площади, о которой я знал, но к которой не имел никакого отношения. Они заставят его покинуть корону, и тогда он исчезнет навсегда. И я не мог им помешать.
Я пристроил его тело у себя на коленях. Оно больше не было замерзшим, рука упала вниз, я поднял ее за кисть и положил ему на грудь. Пальцы показалось мне такими безжизненными, что во мне ожило древнее воспоминание. Я нахмурился. Нет, оно не принадлежало мне. Я получил его от Ночного Волка и видел его волчьими глазами. Все цвета были приглушены. И все же я там присутствовал. Каким-то непостижимым образом. Наконец воспоминание ко мне вернулось.