Судьба разведчика: Книга воспоминаний

В то же время супруга премьер-министра живо интересовалась всем происходящим в Советском Союзе. Ее радовали наши успехи в создании системы пионерских лагерей и воспитании подрастающего поколения. Она весьма высоко отзывалась о советской системе образования, уровне научно-технических достижений, особенно когда в Советском Союзе был выведен на орбиту первый искусственный спутник Земли. Верна просила поделиться советским опытом отбора в обычных школах талантливых детей, создания специализированных школ, скажем, с математическим и физическим уклоном, что позволяло готовить высококвалифицированные научные кадры.

Но она не стеснялась и резко критиковать некоторые стороны советской жизни. Прежде всего это касалось демократии. Она была абсолютно убеждена в ее отсутствии у нас. Верна доказывала мне, что даже в самой коммунистической партии у нас нет демократического процесса принятия решений. «Виктор, если бы руководитель НРП забыл о съездах и пленумах, он немедленно подвергся бы остракизму со всех сторон и моментально лишился бы поста. Сталин же не провел ни одного съезда во время войны и в первые послевоенные годы, и никто у вас даже пальцем не пошевелил. И это вы называете демократией?!»

Однопартийная система в нашей стране также была предметом резкой критики со стороны Эйнара и Верны. Я пытался ссылаться на особенности исторического развития, на то, что именно компартия руководила народной революцией и не могла уступить победу контрреволюционным партиям. Мои собеседники подчеркивали, что именно благодаря успешной конкуренции с другими партиями НРП стала мощнейшей политической силой в стране. Сознательный выбор народа, который отдает предпочтение именно твоей партии перед рядом других, вселяет и уверенность в правоте дела. Эйнар сухо заметил, что любые ссылки на исторические особенности не могут делаться вечно. Однопартийная система в Советском Союзе сложилась не навсегда, потому что партия рискует допустить серьезные просчеты при отсутствии оппонентов и критики. История подтвердила правоту моих оппонентов.

Верна постоянно затрагивала в беседах тему концлагерей. Это было еще до XX съезда. Не зная подлинной картины, я отвечал, что, несомненно, в лагерях находятся уголовники, точное количество которых неизвестно. Но она не сдавалась: «Поверьте мне, Виктор, мы знаем правду, поскольку разбирались в этом вопросе основательно. У вас есть концентрационные лагеря для политзаключенных, а это недопустимо».

Все это производило на меня сильное впечатление. В глубине души я соглашался, что во многом критика Советского Союза оправданна, и мои собственные взгляды под влиянием этих бесед претерпевали эволюцию.

При обсуждении чисто норвежских проблем аргументы супруги премьера также были откровенны и остры. Так, вскоре после раскола в НРП и создания на базе левой фракции «Ориентеринг» новой Социалистической народной партии во главе с Финном Густавсеном Верна поинтересовалась, что я думаю об этом. Я ответил, что с удовлетворением отмечаю близость внешнеполитических взглядов Густавсена советским подходам. Верна ответила необычно резко, поскольку, видимо, она не могла примириться с расколом в рядах ее партии: «Запомни одну вещь, Виктор. Тот, кто стал ренегатом, останется им навсегда. Густавсен встал на путь перебежчика, и это не последнее его предательство».

Читая сегодня то, что пишется в норвежских газетах о моих контактах с Эйнаром и Верной, особенно с последней, я могу только недоумевать, когда авторы статей пытаются бросить тень на наши отношения, намекая на их конспиративный характер. Ссылаясь на то, что я был «опасным для Норвегии человеком», газетчики с издевкой замечают, что надо бы поглубже разобраться, к чему сводился наш контакт.

Правда же состоит в том, что мои контакты с семейством Герхардсен были совершенно открытыми. Скрывать было нечего, но и сообщать каждому встречному-поперечному о своей необычной и высоко ценимой дружбе я не собирался. У норвежской контрразведки была полная возможность следить за тем, что происходило. Все встречи с Верной и Эйнаром оговаривались по телефону из посольства или моей квартиры. Ни для кого не секрет, что телефоны советских дипломатов прослушивались. Мы и не пытались скрывать наши отношения.

Однажды я встретился с Верной в одном из центральных столичных ресторанов, чтобы поговорить о возможности организации гастролей советского цирка. Она обратила мое внимание на то, что там же обедает один из известных ей высокопоставленных сотрудников полиции. «Ну и пусть себе обедает», — ответил я. Верна поприветствовала полицейского кивком. В 1960 году, когда я прибыл в Норвегию на двухмесячную стажировку в связи с переходом с чисто дипломатической работы на службу в разведку, я позвонил ей и сообщил, что нахожусь в Осло. Меня тут же пригласили на ужин домой к супругам Герхардсен. Эйнар послал за мной машину, и по пути я заметил, что за ней следует машина службы наблюдения норвежской контрразведки.